Чем же она так очаровывала этих мужчин? Какому гипнозу их подвергала? Однажды Натан заметил, как Мирон Сергеевич, муж — директор ателье, проходя за спиной бабы Лизы, сидящей за столом, вдруг остановился и бережно смахнул с ее плеча пушинку, влетевшую с улицы через окно! Буквально по поговорке: сдувать с нее каждую пылинку, как с королевы.
Но когда приходила беда, она вставала со своего трона, снимала корону, отставляла в сторону свой «творожок» и, закатав рукава по локти, как последняя батрачка, начинала ухаживать за больным мужем. Сама и бегала по магазинам на край Вильнюса, и тратила, не считая, деньги на врачей и лекарства, и вылизывала до блеска квартиру, и выводила больного гулять, крепко держа его под руку, как бы трудно ей это ни давалось. Жила только мужем, им одним, лишь бы вырвать его из лап болезни. Вела борьбу с завидным упорством…
***
Сейчас она сидела в кресле-каталке, положив правую руку на бедро, где в месте поломанной кости теперь был вставлен титановый штырь и наложены швы.
Она сразу узнала его, увидев еще издали идущим по коридору с букетом цветов. Слегка приподняла голову и сняла очки.
— Здравствуй, бабушка, — наклонившись, он поцеловал ее в щеку.
— Здравствуй. Вот стул, садись, — она указала на стоящий рядом стул. — Не думала, что ты приедешь. Не ожидала.
— Я тоже, если честно, не собирался. Но все-таки решил тебя проведать.
— Спасибо... Надо же было такому случиться, а-ах!.. Шла по коридору, вдруг закружилась голова, в глазах потемнело, и я — на полу, с поломанной ногой. Отвезли в больницу. А в тот день был теракт, в больницу привезли раненых. Поэтому мне пришлось еще и ждать до ночи, пока прооперировали всех тяжелых... Нужно куда-то поставить цветы. Су-ра! Су-ра! — позвала она, и через несколько минут возле них стояла медсестра.
— Это мой внук Натан. Помнишь, я тебе рассказывала о нем. Дай нам какую-нибудь вазу для цветов.
— Сейчас что-нибудь найдем. Здравствуйте, — поприветствовала она Натана. — Вы молодец, что приехали, не побоялись. В такое-то время — второй теракт за месяц!
Вскоре на столе стояла ваза с цветами. Глаза почти всех старичков и старушек в зале с завистью и любопытством устремлялись на них: на бабу Лизу с внуком и на цветы.
— Ты надолго приехал?
— Не знаю, у меня открытый билет. Думаю, недели на две, может, чуток побольше.
Она умолкла. Поглаживая напудренный подбородок, смотрела перед собой. Пыталась охватить умом услышанное. Такая сложная категория времени с его относительностью: две недели! Это же так долго — как два столетия! Или же: так быстро — как два мгновения...
