Листья опали, а на их месте была лишь я, сияющая очередной настоящей улыбкой:
– И куда отправимся на этот раз, Тим?
– Куда угодно, подальше от этого холода и надвигающейся зимы.
– Другого ответа я и не ожидала от мудрого капитана Тима, – желая развеять утреннюю скуку, я заиграла на тонких струнах его души.
– Кто-то сейчас доиграется с утра пораньше! – пытался он скорчить злость, что выходило довольно нелепо.
– Сначала догони! – прокричала я, взобравшись на первый попавшийся булыжник каменной реки.
Он медленно, с неохотой поднялся за мною. От радости я бежала и прыгала с камня на камень, претворяя мечты о легком полете, чувствуя каждой клеточкой тела аромат и благоухание жизни. А красные листья все так же летели по небу, нагоняя нас или заполняли собою землю, застывшую в предвкушении холодов.
Еда была домашней кухни, но в ней чувствовалась серость, словно чего-то не хватало, может, любви при готовке, а может, просто каких-нибудь специй и красителей, которые обычно добавляли в соседних заведениях для привлекательности блюда. Аппетит содержимое тарелки не вызывало, не текли от нетерпения отведать слюни, как обычно это было с ней в какой-нибудь фастфудной забегаловке, но и отвращения пища не вызывала.
В конце концов, голод одолел ее, и она надкусила один из нарезанных кусочков котлеты, тот, что был более привлекательным. Никаких красок и взрывов во рту она не ощутила, но желудок ее был благодарен за нескромное подношение.
«Вкус мяса, немного соли и чего-то еще – больше ничего, – думала Надя. – Так что же в этом особенного? Вот так есть сочное, как на картинке семейного ужина, что неровным слоем была наклеена на баннере, стоящем в центре города».
На что она надеялась? Что накопи она деньги на ужин в маленьком кафе домашней кухни, так сразу ощутит, нет, окажется в атмосфере теплой семьи и дома? Но ничего не произошло, надежда не оправдалась.
На сером, давно не мытом потолке из стороны в сторону покачивалась люстра, словно маятник, оттикивающий время назад, к советской эпохе, откуда был сам. Окна простирались от потолка до пола, но, тем не менее, свет слабо пробирался в комнату, так как этаж был наполовину спрятан под землей, словно заготовленный, но так и недоделанный из утраченной надобности бункер.
Стены его давили на Надю, и от робости она неровно держала спину, словно кто-то сильно сжимал грубой ладонью ее легкую, как шапочка одуванчика, голову. Но почему-то среди этой мрачной, невзрачной, как ничем не прикрытая белая мятая грязная майка, атмосферы со временем Надя почувствовала себя куда уютнее и спокойнее, чем снаружи, среди своих ровесников.
