Сейчас же обычный страх за свою жизнь, притупившийся за время войны, уступил место другому страху, несколько иррациональному. И снова пришло на ум то страшное слово – геноцид. Магда посмотрела со своего места на начальника отряда, выдававшего жетон еще одной матери солдата. Картина мира, сотканная доктором Геббельсом, начала трещать сразу после прихода русских в город. Не было ни массовых публичных казней, ни повального сексуального насилия над женщинами и девушками, ни даже какого то особенного грабежа. Нет, были аресты сотрудников общих – СС и СС –охраны концлагерей1, тех, кто еще оставался в городе. И солдатики со звездочками на кепи тянули что плохо лежало, но как правило – уже ничейное в обезлюдевшем городе, и никак чтобы много. Часы, и то не всякие, золотые побрякушки, ткани для женских платьев, да швейные машинки иногда. Даже патефоны почти не брали: если верить слухам, у них там, в СССР, и помимо переводчиков хватало чудес. А вот с сексуальным насилием дело обстояло скорей наоборот: оккупационным войскам приходилось палками отбиваться от немок, жаждущих раздвинуть ноги за пачку папирос из плохонького, но настоящего табака, и банку русских консервов. А некоторые, что помоложе и посимпатичнее, по опыту парижанок под немцами, стремились отдаться офицерам бесплатно, но с прицелом на дальнейшую защиту и обеспеченную жизнь.
Но самое главное, среди советских почти не было видно тех уродливых азиатских и еврейских рож, что показывали вначале войны großvater der vochenschau: и азиаты, и евреи конечно были, и не так мало, но лица были как лица. И вообще в основной своей массе русские больше подходили под образ «истинного арийца», чем некоторые партийные вожди. Светлые волосы, голубые глаза, крепкое тело, как у этого лейтенанта. Только мимические морщины другие. А от этого в душах немцев, питавшихся по большей части продуктовыми наборами что раздавала красная армия, царило смятение. Но все равно русские были не приятны одним тем, что они русские. Не говоря уже про то, что они коммунисты.
Поезд тронулся, и начал набирать ход. Магда не заметила, как задремала.
Проснулась она уже ближе к вечеру, почувствовав, что живот просит нужник, а желудок еды. Поправив естественные потребности за загородкой, Магда вымола руки в рукомойнике (даже мыло было!) и распаковала коробку. Надписями на немецком русские не озаботились, поэтому странную банку как будто из фольги, женщина вскрыла по наитию. Это оказалось обычная перловая каша, судя по запаху – на сале.
