Запах в студии стоял умопомрачительный. А потом пошел дождь. Карнизы с той стороны окна были железными, поэтому дождь барабанил звонко. Струйки воды стекали по стеклу, делая пейзаж за окном размытым.
Они сидели вдвоем в студии, слушали дождь и пили кофе.
– Кто это? – спросила Аня, кивнув головой в сторону портрета, висевшего на стене. – Знакомое лицо.
– Одна актриса. Раньше она часто снималась в кино, а потом получила роль всей своей жизни в одном легендарном театре. Она так говорила. Очень серьезно отнеслась к этой роли, долго и тщательно готовилась. А в свободные часы приходила ко мне – хотелось ей иметь портрет в образе этой героини.
Аня встала со своего куба и подошла к картине поближе, желая лучше разглядеть полотно. На нее смотрела красивая женщина средних лет. Волосы высоко взбиты, но находятся в легком беспорядке, ухоженные руки немного нервно трогают длинную жемчужную нить. Платье старинное, закрытое, на столике рядом большая широкополая шляпа.
– Что-то чеховское проскальзывает, – сказала Аня.
– Она и репетировала Чехова. «Вишневый сад», Раневская.
– А почему картину не забрала? Не понравилось? По-моему, получилось очень здорово.
– Не смогла. Это была роль-мечта. Ради нее пришлось похудеть и отказаться от нескольких хороших предложений в кино. Спектакль оказался провальным. Его сыграли всего то ли пять, то ли семь раз, критика обрушилась на постановку, присвоив титул «самый бездарный спектакль сезона». А фильмы, от которых эта актриса отказалась ради роли Раневской, вышли с участием других и имели успех. Вот такая шутка жизни. Картину она так и не забрала. Не смогла. Ведь это напоминание о личной творческой катастрофе. Людям искусства сложно пережить подобное. Некоторые до конца жизни мучаются собственными неудачами. Так что портрет остался здесь и служит мне напоминанием о том, настолько капризна и непостоянна удача.
– У тебя было много провалов?
Вольский ответил не сразу. Подошел, встал рядом и тоже начал рассматривать портрет. Аня чувствовала его близость, Артем казался ей давно знакомым и совсем незнакомым одновременно. Ощущение знакомства дарило близость и уют, ощущение незнакомства волновало. А дождь за окном все шел и шел, уже не барабанил – шумел, как при ветре порой шумит густая листва деревьев.
– Были, – ответил он наконец. – И выставки неудачные, и статьи разгромные.
– Как ты с этим справлялся?
– Непросто. Но… со временем вырабатывается привычка, что ли. Определенная внутренняя установка на то, что жизнь не ограничивается отдельной выставкой или отдельными статьями. Она продолжается и идет вперед, и то, что происходит сейчас, завтра станет прошлым, а послезавтра вообще забудется.
