– Да. Ты то как?
– Так же.
– Серьезно? Не могу поверить, что не пытался измениться.
– Нет. Я себе установку выбрал. Только вот следовать ей не получается. Отошел от тебя, влюбился в Женю. Страдал. Потом – в Аню. Страдал! В Сашу, страдал. В Настю даже!
– Мне имена ничего не говорят, Гоша. Но вот в Настю точно не стоило.
– Еще бы. Все нервы вымотала.
– Так уж все?
– Смотри.
Тут Гоша обнажил челку и презентовал страшный шрам на лбу. Вася аж вскрикнула. А Гоша вздохнул.
– Последние два месяца жил у Лизы на кухне, – сказал он. Представляешь, она за это время фатально изменилась! В общении стала взрослее, взглядом – свежее. Осанка улетела к Сатурну. Помимо прочего, я подозреваю, что она похудела килограмма на три. Не знаю, конечно, но ощущения такие, что дело все-таки было во мне. В смысле, всецело. Будто я убивал ее, а теперь она расцвела. Теперь ей все равно, живой я или нет.
– Я тебе это еще тогда говорила. Занятие тебе надо найти, заработок, в конце концов. Ты, верно, на шее сидел у всех… (Вася пересчитала)… пятерых и лопал, свесив лапти, клубничное мороженое. А с мороженого на их прекрасные шеи падали липкие капли. Мало приятного, скажу. Тем более, есть люди, которым суждено быть одинокими. И в этом нет ничего страшного. Ведь, как ты знаешь, рождаемся и умираем в одиночестве.
– A я не понимаю. Да, рождаемся. Да, умираем в одиночестве. Но тогда зачем жить в одиночестве? Зачем? Если есть возможность делать что-то совместное.
– Что, например? Лежать на диване совместно? Меня устраивает быть одной. Сама с собой делю интересы, работы. И не хочу никого ублажать, ради, так называемого, призрачного сходства.
– Да ну тебя, – обиделся Гоша.
Они замолчали. Вася вновь стала зевать, а Гоша вздыхать. Затем он положил голову ей на плечо и закемарил. Она отсутствующей мыслью распотрошила его волосы рукой и стала гладить, а когда встретилась пальцами с желтоватой саранчой, вздрогнула и отстранилась. Та, кстати, и доброго вечера не успела пожелать, как была раздавлена вспять.
Уши Эли жгли во блажь. Она брала на себя музыку зала и слипшиеся движения тел и умилялась душой под действием карнавала. Редкие дилетанты касались частей ее тела, волос, но Эле было все равно. Она находилась где-то далеко в глубине и воображала себя голой принцессой побережья моря из топленого молока. Вмиг она ощутила сладковатый жирный воздух и запах похерившихся коров. Из-под ног вырывались длинные строчки слов. Густыми черными полосками они обволакивали Элю и стряпали для нее одежду. Верные слуги. Покрывшись глаголом, она продолжала смотреть на пузырчатые крохотные волны и висящие на горизонте морковные гробы. На потолке зала организовались десятки тонких трубочек. Музыка отсчитала до тысячи одним мгновением, и из трубочек полилась теплая липкая жидкость со вкусом этила. Эля проснулась и раскрыла рот навстречу каплям, подражая десяткам рядомстоящих зевак. Она чувствовала родство с промокающими и опьяненными. Ей захотелось собраться с ними в один большой ком и укатить в дорогу из двух или трех вечностей, но мысль о том, что они могут являться противниками поэзии, забрала все лаконичное желание. Она вернулась к ребятам.
