Сегодня в гости Татьяна позвала его как-то неожиданно: она было собиралась с детьми-внуками посидеть, да те приболели, отказались. Недолго думая, Татьяна набрала телефон Семеныча, мол, если нужны старые лыжи, приходи, забирай, заодно блинами накормлю в честь праздника. Знала, что хоть Семеныч и сантехник, но без цветов в такой день не заявится, – гусар! И вправду, тот собрался быстро: единственный костюм, да выходные туфли (лет десять им сносу нет), заскочил в гастроном, не забыв про букетик ярких гвоздик. Открывая дверь, Татьяна охала, ахала: «ну зачем же… ну не надо было, давай за стол», а сама радовалась, как девчонка…
– Чего-то я замерз совсем… есть чем согреться-то?
– Ты… про это что-ли? – Татьяна показала на стол, накрытый в комнате.
– Ну-у, – не зная, что ответить, мычал Семеныч. Торопиться за стол было некрасиво. Сначала Семеныч открыл свой «струмент», – без него по привычке даже в гости не ходил, – либо кран подтянуть, чтобы не капал, либо заунывные петли на старой двери смазать.
– Давай, Тань, что ли за женский день…
– Да тьфу, ты, Семеныч, – и Татьяна заливается неудержимым детским смехом, – да пили уже за женский день-то! – Она успокаивается от смеха, вытирает уголки глаз платочком и ещё долго в её тонких морщинках прыгают мелкие зайчики теней. – Давай уж, оратор! – Таня поднимает стакан. – Ой, ну я не могу, Семеныч, ты смешной такой, как придешь… Только много не пей. Слышь?
– Да это.. это разве… – Семёныч прячет глаза, будто-бы в оправдание чего-то. – Понимаешь, такая у нас, слесарей, работа – где чего починишь, так тебе уже наливают. А потом нас же и обвиняют, что пьющие мы. А мы – и он стучит себя в грудь, мы… мы…
– Давай уж, мы! Ой, ну не могу… – и снова от её детского смеха ему становится тепле и уютнее, словно нагромождения серых лет как камни, отваливаются, срываются в пропасть прошлого и обнажают его яркую бурную молодость, когда в доме был слышен детский смех, топот постоянно бегущих куда-то ног, и всем хотелось жить.
– Давай.
Они еще раз чокаются, пьют и каждый молча погружается в свои воспоминания.
– Ты посмотри, Семеныч, какие блины-то получились – загляденье! Прям солнышки!
Блины возвышались пизанской башней на ярко-желтой тарелке в центре стола, покрытого белой кружевной скатертью. Семеныч двумя руками, боясь разорвать, не спеша снимал очередной блин, раскладывал его на тарелке, прикасался к этому маленькому солнышку руками, затем опрокидывал на блин варенье с ложки, размазывал его медленно и тщательно заворачивал тонкой трубочкой.
