Он сидел один, в глубокой тишине и думал.
Ему казалось, что вот так он ещё никогда не думал.
Не размышлял. А всё потому что… тишина.
«Что ж это я?» – неожиданно для себя подумал он. – Почему всё вот так, вот так… с Нинкой-то?»
Тишина в ответ.
«Что ж я… это… бросил всё, сбежал…. Что это… вечно со мной?»
Тишина.
«Разве мне нужны эти грибы? Да пропади они пропадом! Кто их будет перебирать потом, варить, – эх… Зачем я поехал сюда?»
Тишина.
«Зачем я так… Нинке-то…, наговорил ерунды, обидел ведь. Тянет она дом. На двух работах, а я её так…».
Тишина.
«Да чего я, вправду, раскис-то? Чего я? Да нормально всё! Нормально. Вот электричка придёт, и поеду домой. Ну их, эти грибы».
Тишина.
«Да чего я? Чего я… перед ней-то?»
Тишина.
«Пфффууух… – Иван сделал глубокий выдох, – сложно всё. Но я, конечно, тоже хорош. Вот за Митьку надо браться, совсем от рук отбился, двойки… Надо браться».
Тишина.
«Да… вот так посидишь, и всё… словно попёрло изнутри… словно жгёт чем-то. Ох, накуролесил… только от бутылки отошел, теперь с работой не идёт…» – вздыхал и думал Иван.
Тишина словно пахнула слабым ветерком по его закрытым глазам.
«Пффууух… что же так всё… криво как-то? Криво как-то всё… Не по-людски. И Нинка тоже… Ох, Нинка, Нинка… прости меня… дурака…»
Эти, последние, слова дались Ивану с трудом, он словно выдавливал каждое слово изнутри себя. А когда закончил предложение, неожиданно для себя поднял голову вверх. Что он там хотел увидеть?
«Надо как-нибудь в церковь зайти… что-ли… – продолжал размышлять он. – «Свечку поставить. А то всю жизнь так… вот так на лавке, в ожидании…чего-то…»
Твердость тишины неожиданно расплавилась медленным, далёким эхом звучащего поезда, большого поезда, который мчался где-то вдалеке…
Нет, не вдалеке, он приближался, быстрее, сильнее, звук нарастал. Ветер поднял лист, лежащий на асфальте и понёс его, куда-то, понёс, словно какие-то обещания уплывали в синь горизонта, кому-то неся весточку о новом дне, который начинал гудеть, шипеть, двигаться, стучать, шелестеть и жить.
Мимо Ивана на полной скорости, поднимая тучи пыли и песка, промчался скорый поезд «Москва-Воркута», громыхая сцепками вагонов, и выдавая оглушительный свисток. Иван открыл глаза и вынужден был придержать корзинку, которую чуть не сдуло стремительной струей воздуха от проносившегося поезда.
«Вот… Вот жизнь-то… она идет, мчится. Стремится куда-то. Кто в Москву, кто в Воркуту», – оживал Иван.
На противоположной платформе кто-то зашагал, у кассы затормошились первые посетители.
