Отхлебывая чай из яркой чашечки с блюдцем, замдиректора по кадрам заговорила первой, – ей нужно работать ещё полгода, чтобы провести под сокращение весь штат. Она пыталась успокоить коллег, говорила что-то о компенсациях для людей, о выслугах, о пенсиях, о реформах, которые коснулись…
Её никто не слушал.
Директор снова сел в кресло, пытаясь расслабиться.
Звонок телефона стал неожиданным для такой напряженности, кто-то неудобно подвинулся, чашечка с блюдцем полетела вниз, – разбилась. Побежали за секретарём, чтобы убрать. Через минуту кто-то побежал ещё раз, чайное пятно, словно ртуть, застыло на побледневшем линолеуме рядом с яркими осколками.
Через полчаса директор остался в одиночестве.
– Ну вот, и не найдешь теперь никого… – он выглянул из кабинета, сводя густые брови. Спустился по лестнице и долго в тишине здания стояли звуки его шагов.
Прошло ещё какое-то время.
Уже подступала вечерняя и сырая московская мгла, ветер усиливался, потоки машин превращались в яркий и многоцветный кисель. Приказ лежал на столе. Думать он не мог, а чувства начали его подводить. Ещё днём он верил, что будет кому-то нужен, что будет встречен не унылым молчанием в тиши прокуренного кабинета, а торжественными речами, которые обязательно должны будут произносить люди в белых костюмах. Он надеялся, будут петь позолоченные трубы, мелькать яркие флаги…
Внезапно его подхватил порыв ветра, ворвавшийся через открытое окно. Лист не мог удержаться, его понесло сначала в сторону кресла, затем обратно – на стол, потом его подхватил сильный порыв ветра: он кувыркнулся, ударился об подоконник и следом, – выпорхнул из распахнутого белого окна, словно крылья без птицы.
Ветер нёс его над серым и грязным асфальтом, над выкрашенным черным забором, над тарахтящим бульдозером, над шоссе, в котором топтались автомобили, и снова – над тротуаром, над рекой… Его поднимало всё выше и выше, – он наконец-то почувствовал приближение площадей с громкими трубами и яркими флагами, он ощущал, что где-то там, за высокими и красивыми зданиями у него будет другое, настоящее предназначение! Он надеялся, что принесёт людям радость, счастье, ослепит всех своей белизной и донесет смысл, скрытый в тексте.
Но он был всего лишь Приказом. Может быть, понимая истинный смысл, он бы попытался смыть с себя эту болезнь, – этот текст, написанный на нём. Но он не понимал. И теперь летел куда-то, гонимый ветром, ожидая своей настоящей судьбы.
