Часа в четыре утра, Осип выехал из села, а в семь уже прогуливался по Арзамасскому базару, присматриваясь и приценяясь к хлебу, которого было на базаре много. Осип обошёл весь хлебный базар. Он неторопливо ходил от воза к возу, заскорузлыми пальцами щупал сквозь мешков тучное ржаное зерно, спрашивал «почём стоит», и отходил к следующему возу. Осипу казалось, что рубль за пуд ржи, это дороговато, он ждал скоски и дешевления ржи к обеду, так как из-за обилия хлеба на базаре, рожь должна к обеду подешеветь. Но, тем не менее, на предыдущем базаре цена за пуд ржи была 80 копеек. Своего хлеба у Осипа хватило только до масленицы, семья хотя и не так-то больно большая, всего четыре человека, но все взрослые, едоки убористые. Сын Гришка, наработав сотню каталок сдал их Лабину. Осип получил с Лабина 18 рублей, и с этими деньгами приехал в Арзамас за хлебом. До обеда Осип так и не купил ни одного пуда ржи, а после обеда, чувствуя, что цена на хлеб не падает, он решил накупить ржи и по рублю. У одного мужика, Осип сторговал четыре мешка по 95 копеек за пуд. Поехали на весы, навешали 16 пудов. Расплатившись за рожь, Осип попросил того мужика, подвести рожь к подворью, а когда мешки были перевалены на сани осиповой подводы, день уже заметно уклонился к вечеру.
Запрягши Серого, Осип выехал с подворья и всю дорогу он, самодовольно, размышлял об удаче. До Ломовки Осип доехал засветло и благополучно. Как миновал ее, то в поле его ожидали одни неприятности. Выехав из Ломовки, Осип заметил, что совсем стемнело, наступила туманно-серая ночь. Вскоре, все кругом окутала застилающая глаза, непроглядная мгла. Сверху хлопьями полетели снежинки, в воздухе началась какая-то невообразимая, снежная кутерьма. Дорогу завалило, замело снегом. Необтыканная опознавательными еловыми кустиками, она стала совсем неприметной. Осипу показалось, что лошадь, в темноте ходом своим в направлении забирает влево, он настойчиво потянул за правую вожжу, этим сбив лошадь с правильного пути, Серый послушаясь кучера неохотно покидая твердь дороги, повернул вправо и неуверенно зашагал по целине неглубокого снежного покрова. Поругав себя за то, что понапрасну довел покупку хлеба допоздна, обеспокоенный теперь капризами пути, Осип не стал больше пользоваться вожжами, а пустил лошадь на произвол, надеясь на чутье, лошадиную память и ориентировку в темноте Серого, а сам поглубже закутался в чапан. Из-за отворотов чапана, Осип видел только заснеженный круп Серого.
