«А я хороший актёр», – удовлетворённо добавил он про себя. Он не хотел говорить вслух то, что считал главным. Господин П. был уверен, что Амали этого не поймёт, быть может потом. Он считал её гораздо глупее себя. П. давно наблюдал, как люди вокруг зависимы друг от друга, зависимы большей частью физически. Вся их деятельность, переписки, открытки, смайлики, кафе направлены лишь на одно. Лиши людей возможности совокупляясь ощущать друг друга, и они до конца унизятся. Вот и Амали упала на колени, понимая, что больше у неё ничего нет. А у него, у господина П., есть теперь почти всё. Он увидел конечную цель и знает коридор, который его к ней приведёт. Всё это благодаря Северо, благодаря старику он наконец-то смог понять, что проживёт лучшую жизнь за счёт здорового эгоизма, который он назвал бы лучше – чтобы не было тени лишних смыслов – достаточным индивидуализмом, он поможет ему возвыситься над физиологическим миром влечений и в разряжённом воздухе аристократизма, недоступного слабым, как горные вершины, одетые снеговой шапкой, он будет пребывать остаток дней. Амали считает скульптора дьяволом, и сам П. считал его Хароном – перевозчиком душ, но нечего было бояться, он сел в его лодку и вот теперь оказался на другом берегу. Последнее, что могло связать его с Амали, уничтожено. Впереди совершенно иной мир, реальность, которая доступна лишь творцам. Превосходство Микеланджело, Прокофьева, которые, несмотря на миллионы смертей во время войны, мора, страха и всеобщего горя, жил в ясном, целомудренном и органичном мире Сикстинской капеллы и Льва Толстого, создавая день за днём фрески, или оперу по роману. Что бы не происходило отныне вокруг, как бы не безумствовали в своих страстях люди, П. будет в собственной идеальной вселенной, как тогда, в детстве, глядя на южный дождь, на морскую беспредельность.
Тем временем Амали успокоилась, утёрла слёзы, бросила быстрый взгляд на П. и отчётливо проговорила, взявшись за дверную ручку, всего одно слово.
Когда Амали ещё предстоял этот прощальный диалог, она, как на беду, встретила старика Северо, точно на том же месте, что и в первый роковой день, у калитки. Он блеснул глазами, чуть состряпав улыбку в уголках губ, и сказал «здравствуйте, госпожа …», произнеся её настоящее имя, от которого она почти отвыкла. Это могло выглядеть так, словно старик залез в ящик с её нижним бельём и бесцеремонно пошарился там своими грязными руками. В мыслях у неё носился вопрос, «что ещё нужно старику от её счастья», который она не могла озвучить, словно онемевшая. Она с ужасом осознавала, что сама настояла в роковой день на том, чтобы они с П. переехали из отеля на подворье к Маргарите. Что тогда могло заставить её остервенеть, врезать мужу пощёчину? Неужели это колдун, гипнотизёр, телепат, что он учуял именно в них, что понравилось этому зверю и захотелось отнять? Отчаявшейся женщина собиралась взобраться на мансарду, расколотить мастерскую Северо, разбить все его скульптуры. Она скрывала своё мокрое от слёз лицо и единственным желанием было не встретить никого из соседей. Амали нашла укромный уголок в глубине сада, где можно было утереть слёзы, восстановить силы, но мысли путались в голове. Девушка не заметила, как ноги сами потащили её к набережной, где уже толпился народ, идущий, как обычно в это время, с пляжа через торговые ряды. Она завернула в первый же попавшийся кабак, где услужливый бармен, почуяв добычу, предложил выпить ей фирменный коктейль. Амали вскинула на него печальный взгляд, со следами слёз на щеках, и пустилась во все тяжкие.
