Доктор объясняет нам как делается искусственное дыхание: зажать ему нос, покрыть рот платком и вдохнуть туда воздух, потом пять резких нажатий на грудь.
Закончив инструктаж, он резко газует и машина летит к далекому городу, что виднеется на дальнем краю широко раскинувшейся долины, и доктор объясняет кому-то по рации, что везет пострадавшего в больницу ближайшего города – Калинино.
С противоположной стенки срывается пристёгнутое туда сиденье, чтобы резко обрушиться на тело.
Я сползаю на пол резко дёргающийся в бешеной скачке, поднимаю и закрепляю гильотину-сиденье обратно. Это ж надо как все ополчилось на беднягу сегодня! Явно не его день.
Он лежит на полу, раскинув чуть поджатые ноги в спортивных штанах, с закрытыми глазами, в белой—промоченной, запятнанной—майке.
Делать ему дыхание выше моих сил. Передаю напарнику свой носовой платок, как бы откупаясь, а сам начинаю выполнять нажатия на безучастно податливую, словно бастурма, плоть его грудной клетки и, оскалясь, выкрикиваю: "раз! два! три! четыре! пять!"; сдерживая подступающую тошноту.
Доктор удивленно оглядывается на такой полуистерический счёт.
За этим занятием – напарник дует, я давлю – влетаем в Калинино.
И тут напарник закричал, что у того вода пошла через нос. Действительно, через округлые ноздри с прилипшими с внутренней стороны крыльев носа белесыми комочками соплей стали вырываться мелкие водяные брызги.
Напарник всё кричал, что он не может больше, что его тошнит; а доктор требовал не прекращать, он не знаком с городом и ему надо спрашивать у прохожих.
И тогда я сказал себе: ты, падла, ничем не лучше этого парня; он честно отработал свое, а платочком ты не откупишься, так что давай – работай.
Хватаясь за тарахтящее ножками в пол сиденье, что подпрыгивало на ухабах, мы с напарником поменялись местами: теперь он надавливал, а я зажимал скользкий неподатливый нос, откуда булькали брызги, и вдувал—сколько мог—воздух через помокрелый платок, стараясь не думать что там под ним и сколько я ещё продержусь, пока начну блевать.
Так мы подлетели к приемному покою городской больницы и я с облегчением проревел головам в белых шапочках, что высунулись из окна:
– Носилки давай!
Мы перегрузили его на носилки и занесли внутрь, и поставили на плиточки пола под раскрытым окном.
Местный врач приложил свои пальцы к его сонной артерии, приподнял зажмуренное веко и сказал, что это покойник.
Мы с напарником вышли на крыльцо.
Он пересек подъездную дорожку и, сев под дерево фруктового сада на круто уходящем вниз склоне, обхватил голову руками.
