Аромат соленого рыбьего тела кружил голову, в животе двигались соки, крича о готовности детского организма отведать настоящей бурлацкой или даже пиратской снеди. Минут через десять наступал самый волнительный момент распределения. Спинку на части, немного ребер и кусочек икры – всем примерно поровну. Мы ели долго, сосредоточенно, растягивая удовольствие в необычной тишине, лелея надежду, что завтра или послезавтра мы повторим сию нехитрую мужскую трапезу.
Теперь воблы много. В магазинах она все больше ржавая, сырая, часто с грибком в темно-янтарном теле. Сейчас если я покупаю воблу, то делаю это на рынке. Я всегда ищу рыбу с убедительным икряным пузом, выбирая сухую, но упругую, и обязательно нюхаю ее.
– Мужчина, вобла отличная, ничем не пахнет!
– Не пахнет, – соглашаюсь я, – мне надо, чтобы пахла.
– Чем она должна пахнуть, мужчина?
– Вы правы, не должна она ничем пахнуть.
Я возвращаю рыбу на лоток и улыбаюсь продавщице виновато. Зачем я ей буду объяснять, что моя вобла обязана пахнуть детством…
Сегодня войдя в метро в центре столицы, услышал я какой-то тревожный агрессивный шум, доносящийся из эскалаторного жерла. Уже находясь на самом эскалаторе, я понял, что это бравурная жизнеутверждающая музыка, по крайне мере вероятно так ее себе представляют сотрудники рекламного агентства, ответственные за контент и аудиокачество исполняемой в метро рекламы и информации. Огромный фонограф Эдисона в большом жестяном ведре, других образов у меня не возникло, впрочем, эта метрошарманка быстро закончилась, и мужской диктор невероятно бодрым голосом из далеких 50-х принялся поздравлять всех москвичей с праздником, который называется «День разведчика».
«Героизм, смекалка, самопожертвование и риск – это основные спутники данной профессии», – распалялся громкооратель восторженно, и многие мужчины на встречном эскалаторе сделались серьезны лицом, возможно имея для этого убедительную причину.
Отчего я не разведчик, а, следовательно, чужой и на этом секретном празднике? Я же ступаю бесшумно по городу и лесу, замечательно ориентируюсь на любой местности, могу воспламенить сарай, склад или даже вражеский штаб одной отсыревшей спичкой.
В армейскую разведку меня бы не взяли, потому что я громко и долго кашляю. С таким артефактом я не пригоден для засады и скрытного перемещения в тылу противника. Есть, конечно, разные чудные и забавные звери, особенно болотные птицы, на которых при желании можно списать мой хронический бронхит, но тут же неизбежно возникает вторая уважительная причина: я чихаю. Чихают, конечно, все, но я чихаю с большой буквы «Ч». У меня в самый неожиданный момент случаются приступы феерического драматического чиха, это когда очень громко и очень долго, до двадцати раз – в земных лесах нет таких животных.
