Когда я наконец решилась, позвонила ей и услышала в трубке ее улыбающийся голос – все чувства, немного поулегшиеся за месяц, снова вспыхнули. Сказала, что соскучилась, и она предложила встретиться – вот так просто, а я ломала голову. Сначала мы просто встречались в киношках и кафешках, нередко проводили время с ее дочерью, болтали о разных интересных «штуках», я подбирала им постановки и выставки: Оля сама этим не интересовалась. Муж ее жил какой-то совсем отдельной жизнью.
Под новый год она как-то зашла в гости. Сначала пили чай, потом вышли на балкон – она хотела курить, а соседи мои плохо относились к курению. Было темно и тепло, падал крупный снег, хлопья садились на волосы. После того как бросила курить, я испытывала иногда учащение сердцебиения, почуяв запах сигарет. И от нашего уединения, от запаха табака, молчания я чувствовала приятное волнение. Я взяла у нее окурок, щелчком отбросила в темноту, притянула к себе, обняв обтянутые трикотажем ноги, и долго обожающе смотрела снизу вверх, не улыбаясь, ничего не скрывая. Она щурилась, и глаза у нее блестели. Мы вернулись в комнату и тут ощущения поменялись – я уже не могла сдерживаться, с тактичным щелчком здесь выключается свет моего сознания и можно видеть только искорки от снимаемого через голову платья.
***
Это бывало, когда случайно видишь, как уставшая девичья голова склоняется на тонкое плечо подруги, и их растрепанные прически смешиваются – как нежность в квадрате. Только моя подруга была на пятнадцать лет старше, и мы не обнимались на людях; и целовала я ее только внутри автомобиля, сначала оглянувшись по сторонам. Я могла держать ее руку, женственно мягкую и подвижную – она отнимала ее, когда переключала передачи. Мы проезжали мимо освещенного изнутри трамвая, и его свет падал к нам в салон; останавливались напротив какого-то подъезда, и открываемый домофон предупредительно пиликал; на парковке даже в самом темном углу, телесное довольство портилось ощущением, что нас видят.
Вообще обманывать трудно и тошно, постоянно следить за своим взглядом, дабы не выдать им наши истинные отношения, следить за каждым словом, обманывать все свое окружение, выдавать общепринятое за действительное. И за всем этим есть только короткая радость, никогда не выпускаемая за пределы грудной клетки. Лет в девять я читала «Четвертую высоту», простой и честный рассказ о ленинградской девочке, и переживала, как это бывает в детстве, ее жизнь как свою: ее душа была понятной и прозрачно чистой, и моя была такой же. Сейчас же с моей душой что-то случилось. Ее не прочтешь в такой четвертой высоте, на такое не смотрят спокойно и открыто.
