– Нет, я не узнаю его. Это не мой сын. Мой мальчик никогда не улыбался.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Картина четвёртая
Александр обрисовывает комнату, в которой ничего не может утаиться от обжигающих лучей, исходящих от кончиков люстры. В левой стороне находится габаритный тёмный шкаф, местами с прозрачными дверцами, наполненный всякой всячиной: разноцветными тряпками, хрустальной посудой, потрепанными книжками. Он занимает всю стену. У его «ног» находится крошечный столик, покрытый кружевной тканью, который уже на своих «плечах» держит круглый аквариум, лампу и пару тетрадок.
Противоположная же стена украшена плакатами и фотографиями. Также здесь висят голубые часы с кружащимися лебедями; стрелки у них замерли на полвторого ночи.
У этой же стены находится кровать. Постельное белье на ней нежно-розовое, коё проминается под детским локотком – маленькая девочка, приподнявшись, испугано смотрит с кровати.
На дальней стенке комнаты висит холст с пышными подсолнухами; среди них есть как и большие, с распустившимися головами, так и маленькие бутоны, которые пока даже и не планировали цвести. Под картиной располагается диван – здесь лежит женщина, заслонив лицо руками.
Александр переносится в центр комнаты, где изображает мужчину, сидящего на полу. Голова его опущена. Рядом с ним стоит ведро с красной водой. Он обеими руками трёт пятно на ковре. Несмотря на неподвижную сцену, заметно, как темное пятно въедается в ковёр, впуская в него свои обжигающие алые корни.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
"Все, что было в нем живо, блекнет, гаснет, отмирает. До сознания дошло, как много он теперь спит и как все время хочет спать. Прежде сон был ему ненавистен. Сон отнимал драгоценные мгновения жизни. Четыре часа сна в сутки – значит, четыре часа украдены у жизни. Как его злило, что не спать нельзя. А теперь его злит жизнь. Она потеряла вкус, в ней не стало остроты, она отдает горечью.
Джек Лондон, «Мартин Иден»
Издалека облако казалось объёмной фигурой, которое, в свою очередь, принимало внешность ни то льва в прыжке, ни то обезглавленного кентавра. Природа ради забавы, будто усмехаясь над самыми искусными скульпторами, а может и наоборот, вдохновляя их, часто воздвигает монументы застывших в движении зверей с такой тончайшей виртуозностью, что даже их неподвижные облики колышутся под свирепым дыханием; и чем более она пытается скрыть их томящуюся силу, тем более она этот пламень выдаёт. По мере приближения непонятное существо медленно рассеивалось, разбавляя тёмный воздух сероватыми оттенками. Вскоре птица взмахивала крыльями среди прохладной дымки.
