– Да мне бы к врачу сначала, – отозвался Витя.
– Да какой врач. Пока тебя не переломали, никто не замечал даже тебя, Витеньку-текильщика! Ты же ходить можешь?
Виктор пожал плечами.
– Можешь! Ты не то, что ходить, ты порхать можешь, летать. Как бабочка. Ты одно пойми. Ты же женщина-фиалка. А эти «ребята», как ты их называешь, тебе подарили фиалочность мужскую.
Он замолчал, задумался и стал глядеть снова куда-то мимо Виктора.
– Дай им Бог здоровья, – невнятно пробормотал он.
– Я им сказал, что ты придешь послезавтра к полудню, – с этими словами он достал из тонкого портмоне несколько помятых по середине бумажек. И положил их на колено Витеньке, мощно при этом хлопнув рукой по его ноге.
У Вити промелькнула мысль, как в такой маленький, стройный кошелек помещается так много денег.
– Это на процедуры разные, эпиляция, депиляция, маникюр, педикюр. Должно хватить, телочкам хватает. Если не пойдешь – дело твое. На врача потрать. Но, честное слово, Вить, на тебя дар спустился какой-то, не пойму сам, какой. Не просри, ну. Я от чистого сердца тебе это. Вот это вот все. Это я всей душой тебе.
Витя взял деньги и поехал домой. Ужасно хотелось спать, но не получалось. Боль, сразу незаметная, все нарастала. Глядя на свое отражение в окне, Витя находил все больше повреждений. Исказились не только бедро и плечи, казалось, тело Вити совсем изменило форму.
– Я был красив, но сейчас нет, – говорил он сам себе, – это не красота, это квази красота, это какие-то сумерки, неон, а я люблю солнечный свет. Зачем я нужен им такой? Почему они не любили меня прежнего?
Он мысленно взывал к Леночке, и ему казалось, что она отвечала. Говорила, что он обещал исправить все, что сделал, и он должен сдержать слово.
Он пересчитал деньги и решил идти в салон.
Процедуры, которые он с таким вожделением представлял себе, на деле не приносили ему того безоблачного удовольствия. Его это не пугало. Он думал, что так, наверное, и должно быть, так часто бывает. В мыслях гораздо приятнее, чем в реальности.
Женщина в алой помаде с пышными волосами, уложенными в высокую прическу, намазывала на самые неприличные части тела Виктора липкую греющую массу. Он пытался оценить выражение ее лица по шкале от одного до пяти, где один – полное равнодушие к происходящему не только перед ее носом, но и на всей гигантской планете, а пять – презрение Анхеля к самому грязному ленивому ручейку.
Рвануло, было крайне неприятно.
После грубых рук ядреной парикмахерши, выглядевшей, на удивление, очень хорошо – суть и форма ощутимо контрастировали – голова Витеньки стала гладкой и даже металлически скользкой. Он дергался без остановки, пытаясь уследить за тоненькой хрупкой мастерицей, с длинными пальцами, вызывающими восхищение. В ответ эти пальчики резким агрессивным движением возвращали неуемную голову на место.
