«И только лошади летать умеют чудно, только лошади прожить без неба трудно. И только стаи белогривых лошадей», – пронеслось в голове Вити, песня откуда-то из детства, из кассетного магнитофона, просвечивающих на свету плоских лент длиной с экватор.
– У этих лошадей грива точно не белая, хотя и выглядят они величественно, но уж точно не белогривые, не благородных кровей. Слишком они дикие, страстные, – сказал он нехотя вслух, – эта песня не про вас, лошадушки.
Он завернул в переулок, пошел вдоль дорогих витрин, испещренных шубами с тигровыми принтами, маленькими сумочками с блестящими замочками и тонкими изогнутыми фигурами лысых манекенов.
Витя остановился перед одной, потрогал свою макушку двумя пальцами, чтобы потом погладить себя по голове. «Я тоже лысый», – мелькнула у него мысль.
Сверху, под самой крышей, неровной, нервной, готической лился рассеянный неон, освещая серое гладкое небо.
«Скоро и солнце станет не нужным, – рядом оказался молодой человек в пальто, доходившем до середины икр. Та часть ног, которую мог видеть Витя, была голой, розоватой, как охлажденные окорока цыплят бройлеров, – луна уже точно не нужна. Ночью светло и без нее».
Виктор поморщился.
«Ты что, без штанов в такой холод ходишь?», – подумал он, но вслух не произнес, двинулся дальше.
Швейцар с самым любезным изгибом тела открыл двери Виктору, но, тем не менее, поинтересовался, знает ли он, куда идти.
Витя смело по-детски кивнул, начал искать глазами Соленого, но не нашел и взгляд его вернулся к швейцару:
– Не подскажете, который час?
Швейцар поднял голову в сторону огромных часов, заключенных в лаконичную круглую форму:
– Три минуты двенадцатого.
– А где Соленый, не знаете?
Швейцар, сухой и тонкий, с выглядывающими из под форменной шапочки светлыми висками, вопросительно взглянул на него.
– Геннадий Михайлович?
Витя пожал плечами и даже немножко хихикнул, без звука. Геннадий Михалыч. Не Артем, не Арсений – Геннадий.
– Был здесь сегодня, не так давно, – сказал швейцар, – он обычно за тем столиком сидит.
По велению бледного пальца швейцара Виктор пошел к указанному столу.
– Виитя! – голос звучал очень близко, он обернулся резко и точно на 180 градусов. Перед ним встало мясное лицо Соленого, – пойдем, поговорим.
Над столом низко висела желтая люстра, поливая немыслимым едким светом фиалки в круглой приземистой вазе. Цветы ничем не пахли, только от свежей кристальной воды слышался холодный, бодрящий запах.
