Соленый махнул официанту рукой, сразу же принесли суп с креветками, словно ожидали сигнала.
Он засунул ладонь в тарелку почти полностью, заулыбался и довольно произнес: «горячо».
– Гена… – начал Виктор, стараясь не обращать внимания на мокрую, грязную руку, которой Соленый, достав из тарелки, размеренно потряхивал над столом.
– Посиди, понаблюдай. Поймешь, как здесь все у нас. Водочки закажем?
– Закажем, – смиренно согласился Виктор.
Соленый стрельнул глазами в сторону бара, и, не успел поднять руки, как появился уже другой официант. Он был абсолютно гол, не считая белых тонких перчаток по локоть.
– Нам водки, – не глядя на него, заказал Соленый. Он заметил, что Виктор заметил наготу официанта и всеми силами старается не смотреть в область паха, где чернели пятном кудрявые волосы молодого человека. Злобно оскалившись он наскочил на Виктора, – стесняешься что ли? Наготы?
– Не привык.
Соленый звучно рассмеялся, его острые ноздри при этом сузились еще сильнее:
– В тюрьме к голым жопам не привык? – но мгновенно осекся, поймав недоумевающий взгляд Вити, – это ведь не просто так происходит. Думаешь, самодурство? Больные фантазии богачей? Ошибаешься. Это просто потребность в прекрасном, потребность в любви, если хочешь. Я по Вене гулял, в Венеции был, на Ниагарских водопадах. Полмира изъездил: богатейшие музеи, художники, актрисы – все у моих ног лежало. Океан красив, красиво северное сияние, прекрасны норвежские фьорды. Но нет в их красоте величия, страсти. Они равнодушны, как равнодушна природа. В Пикассо, в Эль Греко нет такого величия. Они тоже равнодушны, как всем гениям свойственно. И истина в этой красоте несочувствующая, далекая, черствая.
А в мальчике в этом, в его голой письке величие есть! Он не холоден, он величественен, горд. Тело человеческое гордо, истинно. Ум его, сердце, может быть, в грязи утопает, или утопло давно. Но какой бы душа не была, сними с человека всю его одежонку дешевую, пальто за шесть тысяч рублей, сапоги из искусственной кожи, рубашку, и вот перед тобой торжество красоты.
– А девушки у вас здесь не работают? – перебил его Виктор.
– А с девушками другая история. Дело в другом, Вить, – Соленый продолжал есть свой суп руками, доставая креветки по одной и обсасывая их, от чего речь его была лишена цельности. Он говорил с придыханием, чмокая мясистыми губами по креветке, – Вот есть мужчина, а есть женщина. А среди них всех, среди общей массы, где и женщины и мужчины, есть фиалки. Представил схематично? Круг людей, в нем круг женщин, круг мужчин и смежный с ними круг фиалок (фиалок людей, разумеется, мы же не ботаники с тобой о травках всяких разговаривать). И этот круг фиалок налезает на другие два, вмещает, включает, включается.
