– Я убил и искалечил! – проорал я и опустошенный уткнулся в ее грудь. Было стыдно. И больно. И, как ни странно, легче на душе.
Я на минуту уснул в ее объятьях.
* * *
– Сколько сейчас времени? – спросила Виктория, помешивая крепкий кофе, разбавленный молоком. Мы сидели на кухне в свете одинокой лампы.
– Поздно, – я улыбнулся. – Без пяти минут три.
– Ого, – она глотнула. Потом облизнула верхнюю губу, на которой осталась молочно-кофейная пенка. – Ночь в самом разгаре.
– Не хочешь спать?
– Нет.
– Хорошо, – я держал в руках кружку. – Спасибо.
– За что?
– Ты выслушала и не осудила. Легче стало.
– Рада, что помогла. Хоть кому-то.
– Надеюсь, и я тебе помогу.
– Я…
На минуту замкнулась. О чем-то задумалась.
– О чем задумалась?
– Так. Извини.
– Теперь твоя очередь закончить свою историю. Я жду.
– Может, лучше не стоит? Дальше – совсем сказка.
– Я сказки люблю.
– После исцеления пройдет несколько лет, прежде чем я вновь окажусь в другом мире – в мире сновидений. И за годы я превратилась из гадкого утенка в красивого и грациозного лебедя. Это заметили окружающие. Это заметила я. Некогда замкнутая дурнушка, болтавшая сама с собой, становится общительной и жизнерадостной девушкой, которая расправила невидимые крылья и хочет познать мир, не боясь последствий – стать посмешищем. Хочет иметь друзей, как другие сверстники, не думая о будущих оскорблениях, невежестве, ссорах и предательствах. Хочет ходить в кружки творчества, научиться плавать, не стесняясь облачиться в купальник перед другими, чужими взорами, не боясь наготы тела и неуклюжести начинающих движений в водном царстве, пропитанном хлоркой. Хочет заигрывать с мальчишками, подначивать их, выводить из себя – приковывать внимание, быть в центре их внимания. Хочет участвовать в олимпиадах, трепетно и усердно готовится, исключая страх перед неудачей. Хочет любить тех, кто сначала приютил ее, а потом бросил, сломленную и одинокую, как ненужную вещь.
И все – почти все – стремления и желания ей удается воплотить в жизнь. Она – другая. Она – живая. И она больше никогда не станет той, кем была до исцеления. Ее глаза открыты, и она закрыла прошлое от других. А потом закопала глубоко внутри, чтобы захоронить. На веки вечные.
Банально?
Никто не узнает. Никто.
С такими мыслями я легла постель, закрыла глаза и пробудилась от того, что глаза слепили лучи солнца, проникающие через открытое окно без занавесок. Пели птицы. На кровати сидел Отец и с улыбкой на лице смотрел на мое сонное, непонимающее личико.
