Илья говорил негромко, но быстро и сбивчиво. Кудри его разметались и тряслись при каждом слове. Над верхней губой блестел пот, а глаза приобрели щенячье-потерянное выражение. Марине хотелось закрыть уши, спрятаться от тяжелых слов, что падали железными звеньями на душу, но не слушать не могла. Она смотрела, широко раскрыв глаза, и чувствовала, как в ней зажигается странный свет. Будто все это она уже знала, чувствовала, и забыла однажды, уснув. Он вернул ей себя. Прав он, тысячу раз прав! Помогала ли она бы Денису, не коснись ее похищение? Конечно, нет, если и узнала бы, то только у Интернета бы сидела, наблюдала бы по ту сторону экрана. Вся ее жизнь – по ту сторону экрана.
– Едем? – спросил Денис, заведя мотор.
Пришли белые. Пришел Колчак в Омск, и все изменилось. Ввели военный коммунизм. Мы теперь непонятно в какой власти, а я окончательно лишился всех прав. Комиссариата больше нет, а мне и не надо. Моих среди тех не осталось. Если бы не возраст, пошел бы учиться в фельдшеры, но не уверен, что потяну. Стала иногда сниться мне в своем платье, плачет, что не постирал его, когда клал. Я уже и не знаю, чему верить, может, и вправду тот свет есть.
Близко сошелся с нашим врачом. Петром К. Он открыто не распространяется, но он как раз из тех, кто Колчаку рад. У нас-то большинство еще за красных, да и слух прошел, что партизан вчера расстреляли показательно, так сочувствующих много. Семья у него на пароме погибла, за льдину зацепило. Двадцать человек как языком корова слизнула. Так что ему по ночам дежурства тже нравятся.
Мы сначала в шахматы играли, он меня все побеждал, а потом и спрашивать осторожно друг друга стали. Так и рассказал я ему однажды о своем тяжелом сердце. А он так усмехнулся нехорошо, блеснул из-под узких серебряных бровей глазами. «Ты, значит, кровопийцей был. А не скажешь…»
Слушаю я его, про то, как врачей прижимают, про писателей, значит, что уехали массово. Мол, вся интеллигенция покинула Россию, из чего будем дальше строить страну. А сегодня пришел и сказал мне, еле-еле слышно: «Церкви уничтожать будут. Не нужны они большевикам, смущать умы крестьянские». Честно сказать, я смутился. Сам я в Бога не сильно-то веровал, над бабкой больше смеялся с ее иконами, но знаю, как помогает в беду людям. Проститутки вон наши, из-под мужика вылезут – и туда же, молиться. Уничтожить! «Вера должна быть одна – в победу большевизма», – зачитывал мне Петр. И вот сижу сейчас, пишу и вспоминаю себя год назад. Спроси меня, кто я – отвечу, что большевик по крови, верящий в светлое, построенное вместе. А сейчас? Где правда-то?
