— Ты выбрал это?
— Что?
— Ты сказал, это титул… он наследуется? Как это работает?
— Предыдущий лорд или леди может отметить кого-то своим преемником, — он оттягивает левый рукав. Под кожей вырисовывается маленькая черная метка — увенчанный короной череп, окруженный перьями. — Она отмечает меня как нынешнего правящего лорда. Обычно выбирают своих детей. Она достается старшему, если никого не выберут. Другой способ получить власть — убить предыдущего правителя.
Холод пробирает меня до костей.
— И… и как ты…?
— Предыдущий Аид был моим отцом, — говорит он. — Но мужчина, занимающий сейчас место Ареса, является его старшим сыном.
— Тогда, он выбрал тебя, или…?
— Я убил своего отца?
— Да.
Он внимательно смотрит на меня.
— Что ты об этом думаешь?
Все, что я знаю, — это то, что я хочу думать. И, мне кажется, я знаю, что он хочет от меня услышать. Он хочет, чтобы я увидела то, чего не видят другие, посмотрела за пределы домыслов и слухов.
— Я… думаю, если ты это сделал, у тебя должна была быть причина. Хотя я не понимаю, почему ты не можешь мне сказать, в чем эта причина.
Аид выдыхает, на его лице промелькает вспышка облегчения. Она исчезает в считанные секунды, и он не встречается со мной взглядом.
— Я убил его, потому что он, вероятно, уже умирал, и Эметрия сказала мне сделать это.
— Она… она, что? — моя голова закружилась. — Почему ты…
— Было время, когда я сделал бы для нее все, что угодно.
— Что… что произошло?
— Эметрия добрее, чем многие члены Верховного Двора, и все же она одна из них. Интриганка, которая использует людей в своих целях.
— А ты?
Он резко поворачивается ко мне.
— Ты не один из них?
— Надеюсь, что нет, — говорит он, — но дай мне столетие, тогда и посмотрим. Как там говорил Ницше? «Либо ты умираешь героем, либо живешь до тех пор, пока не станешь злодеем».
— Это Бэтмен, — говорю я ему. — Хотя Ницше говорил нечто подобное, — я так думаю. Не уверена, это звучит так, как мог бы сказать Ницше, судя по тому, что мой отец несколько раз цитировал его.
Аид не смеется, его взгляд приковал к бесконечной точке на лестнице. Каждый мускул в нем, кажется, накалился до предела.
— Это прекрасная цитата, и она вполне применима к нам. Самые старшие, как правило, самые жестокие.
— Тогда ты, должно быть, молод.
— Звучит почти как комплимент.
— Почти.
Он откидывается на ступеньки. По его лицо пробегает мимолетное подобие улыбки.
— А ты… ты сожалеешь о том, что Эметрия заставила тебя сделать? — спрашиваю я. — Жалеешь, что пришел сюда?
