— Доброе утро, — весело говорит Аид. — Хочешь яичницу?
— Эм… конечно?
Он щелкает пальцами, и яйца исчезают из сковороды, появляясь на тарелке на кухонном островке вместе с толсто нарезанными тостами, теплым кусочком масла и кувшином апельсинового сока. Завершала все ваза с розовыми гвоздиками.
— Это благодарность за вчерашнее?
— Может, я просто хочу провести с тобой время.
Я проскальзываю через дверной проем и прикладываю руку к его лбу.
— Что ты делаешь? — его золотые глаза расширились.
— Проверяю температуру, — я приподнимаю его рубашку и отрываю повязку от кожи. Рана затянулась, гставив после себя только розовую полоску. — Безумие.
Он ухмыляется, придвигаясь ближе.
— Если ты хотела раздеть меня, любовь моя, ты могла просто…
Я подношу ложку из сковороды к его губам.
— Тебе никогда не устаешь флиртовать?
— Вообще-то, да. Но приятно делать это с кем-то новым.
Я закатываю глаза и возврашаюсь на свое место. Полагаю, в этом есть смысл. Вот, что он делает? Похищает девушек, флиртует с ними и возвращает лбратно, когда они наскучивают ему?
— С тобой все в порядке? — спрашивает он.
— Прекрасно, — говорю я, запихивая яйца в рот. Они такие мягкие и нежные, что у меня вырывается легкий стон.
Аид ловит его и усмехается.
— Хороши, да?
— Ну… думаю, нормальные.
— Ты лжешь мне, да?
— Возможно.
Он скользит на стул рядом со мной, устраиваясь поудобнее. Кажется странным наблюдать, как кто-то настолько могущественный делает нечто столь человеческое, как есть, и даже в его манерах за столом есть что-то неземное, элегантное. Он, как кошла, гибкий и плавный.
Кошка, которая может разорвать гоблина на части, которая может пронзить человека насквозь. Каким бы красивым и обычным он ни выглядел, все равно остается убийцей.
С моралью.
Который держит молодых девушек в неволе.
По какой-то причине.
Надеюсь.
Стокгольльмскому синдрому нужно больше времени, чтобы проявиться, верно?
Раздается стук в парадную дверь. Одна из соьачьих голов рычит. Аид поднимает голову.
— Ты кого-то ждешь?
— Редео.
Он встает со своего места и направляется в коридор, мы с псами следуем за ним. Он взмахивает руками, и его свободная одежда исчезает, сменяясь чем-то гладким и темным. Глаза подведены тушью, на макушке золотая корона. Он оглядывается на меня.
— Хочешь, наряжу тебя?
— Э, эм, наверное?
Он улыбается, и я оказываюсь в бронзовом платье, усыпанном пастельными цветами. Оно тяжелое и элегантное, с многослойным шелком и тафтой. Черт, нужно позволять ему наряжать меня почаще. Несмотря на сильную мрачность его окружения, его вкус действительно безупречен.
