И вот теперь я стоял на коленях, упрямо ковыряя швейцарским ножом мерзлую каменистую землю в попытке вырыть небольшую ямку, которой суждено было стать могилой для моего прошлого.
Нож, конечно, потом пришлось выбросить. Но спускаясь в поселок, я чувствовал, словно под небольшой горкой камней, обозначавших импровизированную могилку, я оставил не просто кольцо и нить, но нечто необъяснимо большее, не позволявшее мне полной грудью дышать на протяжении неисчислимо многих дней.
Впереди меня ждало последнее прощание.
Комнату заливала жидкая серь сумерек, предварявших неизбежно наступавший полярный день. Я аккуратно потряс Берла за плечо и быстро прижал к его губам палец, когда тот замычал, просыпаясь. Электронные часы на моем запястье показывали половину пятого утра. По меркам воскресенья это невыразимая безбожная рань, в которую шахтеры предпочитали спать мертвым сном. Мы одевались в темноте, и я еле сдерживал смех, глядя на то, как Берл безуспешно пытался попасть ногой в штанину. Мы старались не шуметь, чтобы не перебудить мужиков – наши попытки не увенчались успехом. Лева бормотал, что передушит нас, как щенят, когда проснется, за то, что мы мешаем ему отдыхать.
Берл не спрашивал, куда мы собираемся. Он избрал самый простой путь – делал все, что я шепотом ему указывал, послушно шел следом и не задавал лишних вопросов. Хотя, один вопрос он мне все же задал, когда мы вышли в коридор с собранными мной накануне походными туристическими рюкзаками.
– Я надеюсь, ты не забыл ружье?
В ответ я только заговорщически улыбнулся, мол – обижаешь. Ружье было при мне, всё-таки на Шпицбергене крайне глупо не иметь с собой ружья.
– Не забывай, что стрелять в медведей здесь нельзя. Видишь животное – давай предупреждающий в воздух, чтобы его отпугнуть. Если уж медведь на тебя идет, и никуда не деться, то стреляй с расстояния не больше полтины метров.
Берл смотрел на меня исподлобья, но выражение на его лице я понять никак не мог. Он стоял надо мной, словно совершенно мне незнакомый.
– Надо будет – выстрелю, – упрямо выпалил я. Снисходительный смешок, которым Берл встретил мои слова, очень меня задел, но я постарался не обращать на это внимания.
Ездить вдвоем на одном снегоходе – нельзя. Более того – чертовски неудобно, когда один из пассажиров может свободно владеть лишь одной рукой, а вторую, загипсованную, ревностно прижимает к себе. В этот раз снегоход вел я. Подчиняясь немногословным указаниям Берла, я даже не сбился с нужного маршрута. Ветер выл в моих ушах стенаниями сотен плакальщиц и швырял в опущенное забрало шлема горсти колкого снега.
