Что-то в его походке или, может быть, в том, как он сутулился и как низко держал голову, вдруг напомнило мне медведя. Из тех медведей-шатунов, что позабыли впасть в спячку, потеряли дорогу домой в свою берлогу и слоняются теперь в отчаянии и пустой злости по лесу. Порой я ловил себя на мысли, что в прежде необъяснимом выражении на его лице я начинал читать одиночество потерянного зверя.
Стоя теперь на пологой вершине горы, я вспоминал, что были дни – по-настоящему много дней – когда эта звериная тоска не омрачала Берлово лицо. Когда он спокойно и открыто смеялся, а не натягивал маску привычной веселости, чтобы прикрыть истинные чувства, нет-нет, да и пробивавшиеся наружу в печальном блеске глаз или кривоватом изгибе губ. Теперь, перебирая воспоминания обо всех наших с ним приключениях, я прослеживал определенную закономерность. Закономерность, которая, хотя и льстила мне в определенной мере, но нисколько не утешала.
Берл был одинок. Совсем как потерявшийся медведь, не знающий, к кому примкнуть, куда прибиться. В нем теплилась неисчерпаемая щедрость и доброта, почти физическая потребность быть вместе с кем-то, заботиться о ком-то. Поистине, каждый делает людям добро по своим собственным причинам. Кто-то видит в этом способ искупить свои грехи, кто-то поступает порядочно и помогает другим, потому что это социально одобряемое поведение. Берл же делал добро потому лишь, что он был такой, потому лишь, что по-другому не умел.
В моей голове промелькнула мысль, что я в определенной мере был его проектом. Тем самым всегда находящимся рядом человеком, с которым можно быть самим собой, в которого можно вкладывать, и от которого можно получать что-то взамен. А затем мое сознание услужливо подкинуло мне точное определение для наших с Берлом странных отношений. – я был его другом. Пожалуй, единственным по-настоящему близким за долгое, очень долгое время.
Но размышлять об этом сейчас не было времени – солнце уже скрылось за горизонтом, а у меня еще оставались незаконченные дела.
Еще в первые месяцы у меня порвалась красная нить, которую мне завязала моя бывшая жена в день нашей свадьбы. Тогда я не придал этому большого значения, лишь спрятал обрывок в портмоне рядом с обручальным кольцом и напрочь забыл об этом на два года. Обнаружив же пару дней назад эти символы моего развалившегося и канувшего в лету брака, я не ощутил ничего. Не подумал с тоской о бывшей жене, не вызвал в памяти счастливые мгновения наших отношений. И это показалось мне чертовски символичным.
