Я все чаще ловил себя на том, что у барной стойки в пивоварне со мной в основном болтала Оксана, тогда как Берл пропадал целыми днями, возвращался домой все позже и разговаривал со мной все меньше. Эта резкая перемена необъяснимо задевала меня – я успел привыкнуть к тому, что он постоянно был рядом со мной. Начиная, пожалуй, с той нашей самой первой совместной поездки в Пирамиду, мы нет-нет, да и оказывались рядом. Мой приставной стул за общим обеденным столом перемещался все ближе к нему; курить вместе мы ходили уже почти не сговариваясь; походы в бассейн по вечерам пятницы стали почти традицией. А наши вылазки за границы Баренцбурга становились с каждым разом все увлекательнее. Когда меня вызвали в офис «Арктикугля», Берл ждал у входа со скучающим видом, пока я, дрожавший от страха и неведения перед встречей с начальством, не выйду наружу. Уже – радостный и приободренный. Спустя три месяца унылой работы в ресторанчике местного отеля, меня наконец-то переводили в новехонькую свежеотстроенную пивоварню Баренцбурга.
Я был всего лишь барменом в местной – самой северной в мире – пивоварне. Но я испытывал совершенно непостижимую бурю восторга и гордости, когда стоял плечом к плечу с Берлом перед деревянным зданьицем, больше походившим на игрушечный домик, сложенный из спичек. Это слишком светлое двухэтажное здание, увенчанное плоской красной крышей, украшенное красными же буквами вывески и – самое прекрасное! – красным козырьком над входом с торца, вызывало во мне странную нежность.
Хмурый и невыспавшийся сотрудник, провожавший нас от самого офиса «Арктикугля» до пивоварни, зябко ежился в своей дутой куртке, пока я с открытым ртом разглядывал свое новое пристанище. Он монотонно перечислял какие-то чертовски важные, должно быть, вещи, но в конце концов просто сунул мне в руки стопку бумаг и ключи.
– Здесь предусмотрено несколько задних комнат для персонала, одна из них выделена вам, – бубнил сотрудник. – Когда планируете переехать? Нам нужно будет заключить новый договор, давайте сразу решим с датой…
– Вы знаете, – торопливо прервал я усталого сотрудника, – может быть, позже.
Мрачный сотрудник равнодушно пожал плечами и, бросив формальное прощание, ушел, громко топая своими тяжелыми зимними ботинками. Я не оглядывался, но чувствовал спиной самодовольную улыбку Берла. Это самое «позже» так и не наступило. До самого последнего дня я спал на приставной раскладушке в нашей перенаселенной общажной комнате.
