Воздух вокруг меня внезапно перестал казаться непроглядно-чернильным, я начал различать снежные барханы, мимо которых мы проносились; впереди отчетливо вырисовывался рельеф горы Альхорн. Очертания Севера, окружавшего меня, медленно проступавшие сквозь туманную ночь, внезапно напрочь лишили меня дыхания. Перед нами развернулся бескрайний снежный простор, и я захлебнулся ощущением прозрения. Словно мне вернули способность видеть, которой я был лишен многие годы, и теперь я мог жадно поглощать полупрозрачную красоту мира.
Словно залитый прусской лазурью, снег расстилался синим полотном перед нами. Где-то вдали, по правую руку, равнина плавно перетекала в возвышенности фьорда, а он, в свою очередь, растворялся в темном небе.
Мы остановились спустя примерно час пути (хотя определять время было чертовски сложно) и слезли со снегохода; с непривычки у меня болели ноги. Перед нами раскинулся покрытый искрящимся льдом и увенчанный шапками снега фьорд.
– Вообще, пересекать его на снегоходах не рекомендуется, по крайней мере, не проверив толщину льда. У нас в прошлом году по весне двое норвежских туристов под лед ухнули, – сказал Берл, поднимая забрало своего шлема. Когда он выдыхал, облачка пара вырывались из его рта, и от этого его щетина покрылась тонкой изморозью. – Но сейчас тут такие холода, что глубоко должно было промерзнуть.
Я внимательно смотрел на Берла. Нельзя сказать, что я прикидывал риски, или что мне было страшно провалиться под лед. По совершенно необъяснимой мне причине это казалось нереалистичной байкой, которая с нами произойти никак не может.
– Ну что? – бросил он на меня угрюмый взгляд исподлобья. Я в ответ только пожал плечами. – Поедем и будем надеяться на лучшее, или ты боишься, Грачонок?
– А куда мы едем? – выпалил я.
– Куда-куда, – протянул Берл, – я так и знал, что ты любопытная ворона. Ну же, будь умнее, Грачонок. Скоро приедем, и ты сам все увидишь куда лучше, чем я тебе расскажу. Рассказчик, как ты мог заметить, из меня не самый знатный.
– Поехали.
Я отвернулся недостаточно быстро, чтобы не заметить довольную Берлову ухмылку, и не уверен, что мне удалось спрятать свою. На задворках сознания билась мысль, что я собственноручно подписывал контракт, в котором было прописано (и даже не самым мелким шрифтом), что выходить за границы поселка без гида и ружья строжайше запрещено. Но что такое строжайшие запреты, когда наконец получается вдохнуть воздуха, до отказа заполняя легкие; когда наконец получается распахнуть глаза не по привычке, а чтобы увидеть; когда смеешься не потому что Серега отпустил дурацкую пошлую шутку, а потому что простое и искрящееся счастье бурлит внутри, выплескиваясь наружу хохотом.
