Сестры пристали к отцу с требованием пояснений.
– Да что рассказывать-то? Папа на Колыму вольнонаемным поехал, ну и мы с мамой за ним. К родителям многие тянулись. Когда уж совсем невмоготу становилось, собирались в бараке, пили. Один пьешь – пьянка, а вместе – вроде и праздник. Однажды настолько разошлись – про стукача за столом забыли. Папа рассказывал: его специально приглашали да спаивали, чтобы вроде «под надзором» были… Он-то пьянь-пьянью был, а тут вдруг возьми и вспомни: вроде кто-то крамольные частушки пел… Пронесло. А могли бы и загреметь все.
– Что за частушки, пап?
– Вы, наверное, про такие и не слышали, а я пацаном был, но на всю жизнь запомнил.
Папа усмехнулся и спел фальцетиком:
– Ой, огурчики-помидорчики,
Сталин Кирова убил в коридорчике!
В год, когда Изольда заканчивала школу, папа умер. Он очень хотел, чтобы Изольда стала физиком. Тогда это было модно: физики-лирики… И Изольда поехала поступать в МГУ.
Надо признать: и принцессы иногда забывают о своем монархическом происхождении. Особенно когда в огромной, возвышающейся амфитеатром аудитории холодно, за окном – третий день идет дождь, на завтрак – словно в сказке, лишь маковое зернышко, а скатерть-самобранка возомнила себя ковром-самолетом и скрылась в неизвестном направлении. Да еще и формулы на доске едва различимы.
«Знала же, надо садиться на первый ряд, и к окулисту давно пора сходить, выписать рецепт на очки – все как-то не складывается», – Изольда вздохнула, вырвала листок из тетрадки для конспектов и начала писать.
«… октября.
Здравствуй, Лялька. Как вы там, с мамой? У меня все замечательно. Вчера сон приснился. Иду по улице, а навстречу – Александр Сергеевич. Надо сказать, так себе мужичонка: невысокий, страшненький, волосы во все стороны торчат. Я-то его только по сюртуку да плащу, что на памятнике на Пушкинской (москвичи говорят: «Пушка») и признала. Руки развел радостно и ко мне:
– А теперь, душа-девица, на тебе хочу жениться!
Я ему вежливо так:
– Что вы, Александр Сергеевич, во-первых, это Чуковский написал, во-вторых, вы женаты уже…
Он смутился, а я проснулась.
В этой холодной, сырой Москве столько правил, которые надо соблюдать, что позавидуешь мухе, всего лишь запутавшейся в паутине. А у нас над морем чайки летают. Летают ведь, кричат?
Ты приезжай на каникулах, Лялька. Свожу тебя в цирк на Цветном бульваре. А еще посмеемся вместе. Мне иногда кажется: москвичи не умеют смеяться «просто так», не над кем-то…»
