В длинные зимние вечера, когда ветер с моря так страшно гудел в печной трубе, пытаясь ворваться в дом, принцесса считала петли и училась вязать шерстяные носки, шарфики, шапочки. Она была здравомыслящей девочкой и полагала: умение что-то делать повредить Ее Высочеству никак не может. Тем более, что в маленьком частном домишке на берегу моря никакая пара рук не была лишней.
На берег теплого моря семья переехала, когда Ляльки еще и в помине не было, а родилась принцесса в местах, где всегда было холодно. Так говорил папа. Он же дал принцессе имя, взглянув на белокурые волосенки, белесые брови, светло-серые, почти прозрачные глаза и тоненький хрупкий профиль, словно из льда высеченный:
– Изо льда, так изо льда. Пусть будет Изольда.
Хоть Лялька, едва научившись говорить, сразу стала дразниться: «Изка – барбариска» (что поделаешь, детсадовское воспитание сказывалось), принцессе ее имя нравилась. И, что скрывать, она пыталась быть ледяной, особенно с мальчишками. Правда, с энтузиазмом участвуя во всех мальчишеских играх в войнушку, казаков-разбойников, догонялки, она забывала об этом, но стоило кому-нибудь начать приставать к ней с предложениями «дружить» или пытаться дергать за косы (знала принцесса, чем это заканчивается, папа рассказывал, что сам долго маму за косы дергал), как холод из глаз принцессы обдавал смельчака с ног до головы, превращая в ледяную статую.
Море, хоть и считалось теплым, (не Северное же!), но, как и сама принцесса, бывало разным. Даже летом случались дни, когда ветер уносил верхние, нагретые солнцем воды далеко в море, а с глубины поднималась настолько холодная вода, что папа, закоренелый купальщик, окунувшись, мгновенно выскакивал на берег. Именно такие дни Изольда любила больше всего. На пляже, словно на вертеле поворачивали мясо, коптились приезжие отдыхающие, но лезть в воду не рисковали, и море было только ее. Волны накрывали девчонку с головой, горьковато-соленая вода попадала в рот, а Изольда лишь отплевывалась и смеялась. Как подруги они болтали с морем, сплетничали о чем-то своем, совершенно девчачьем, и не могли никак остановиться. Море, признавая в принцессе «ее высочество», делало это без фанатизма, на равных: как одну, так и другую стихию укротить было почти невозможно.
Неукротимый, или, как мама говорила, несносный (а чего его носить-то?) характер девочки проявился еще в садике. Трехлетняя Изольда категорически отказывалась завязывать на утренники банты, сшитое бабушкой нарядное платье с застежкой на спине и вязаным круглым воротничком надевала только задом наперед: так было удобнее застегивать пуговицы, а вместо детских песенок фальшиво, но громко распевала частушки, которые долетали к ним с соседского двора: там любили устраивать застолья по любому поводу и без повода на свежем воздухе.
