«Просто их двое», – снимаю я пижаму, что позаимствовала у соседки.
Мои мокрые одёжки после прогулки к морю, наверно, так и валяются где-то в лазарете. И я остервенением скидываю чужие тряпки, ещё хранящие запах его тела, наплевав на камеры. Пусть смотрит! Пусть оба пялятся сколько угодно!
«Козлы!» – натягиваю на себя обратно больничное.
Ставлю одолженные духи, что так и лежат на моей кровати, обратно на тумбочку другой соседке.
Я так торопилась, когда переодевалась, что даже не вернула. А ведь просто хотела его снова поцеловать. И чтобы он меня не узнал. Затем и затеяла этот срочный маскарад. А вместо этого узнала, что это был даже не он.
Но злюсь я больше почему-то именно на него. На того, который прокололся. На того, кто нёс меня с моря на руках. А это был точно Адам.
Чувство «дома». Я так остро его ощутила, когда он снова нёс меня на балкон, потому что никто и никогда, кроме отца, не держал меня на руках. А Адам уже дважды. И я узнала его руки, его запах, его тепло.
Как же невыносимо хочется плакать. От обиды, что они играли мной, как котята клубком. От злости, как красиво, непринуждённо он влюбляет в себя каждую. Каждой даёт поверить в свою исключительность для него. И от тоски, ноющей тоски, что я в свою исключительность тоже поверила. И теперь невыносимо скучаю по нему.
«По его губам. Будь они неладны!» – хлопаю я дверью ванной и сажусь прямо на пол. Злюсь, но скучаю. Разобраться бы ещё только по кому из них.
И кто из них, интересно, насиловал Лорен? Ведь она и слова не сказала, что их было двое. Значит, с ней постоянно был один. Мне хватило двух дней разобраться. Особенно после упоминания о брате. А ей не хватило двух месяцев? Сомневаюсь. Значит, с ней рядом всегда был один. Но который?
И мне их поделить пока сложно. Если бы не запах мяты. Если бы второй не был пьян. Если бы его губы не хранили след всех тех девушек, что он целовал до меня. Если бы я не чувствовала плотность в его штанах, что невыносимо волновала и пугала меня одновременно. Даже тогда я не сказала бы правду: я пока не решила кто из них целуется лучше.
Они как лёд и пламень, но обжигают оба. Один вседозволенностью, надменностью и холодом. А второй бесстыдством, доступностью и знойной чувственностью.
– Эван! – качаю я головой. Значит чёртова павлина зовут Эван? А вдруг я действительно понравилась ему?
Как же это неприятно, когда тебя дурят. Хотя, о чём я? Ведь это шоу. Здесь все носят маски. Все стараются казаться иными, чем они есть. В том числе и я.
