О Горви, какая прекрасная из них выйдет пара, когда Сэрие станет его женой!
Эрмера рыдала так, как и представить не могла, что умеет. Но ее сердце было так холодно, так тверд был ее внутренний стержень, что всего через пару минут слезы кончились, унялась боль в груди. Поднявшись с тахты, вымоченной в ее горе, она подошла к зеркалу, достала вышитый Сэрие платок и стерла им черные разводы туши с щек вместе с остатками пудры, а потом без зазрения совести выбросила платок в мусорное ведро. Предательница! Любой мужчина был готов пасть ее ногам и целовать землю, по которой она прошла, а ей понадобился тот единственный, которого любила Эрма! Предательница, ужасная предательница! Змея, пригретая у самого сердца! Мысли путались в голове.
Эрмера взглянула на себя и вздохнула. А ведь сама учила Сэрие, что никому нельзя верить, говорила ей, что все признания в любви — ложь, и сама же попалась на такую удочку! Как могла она поверить в то, что прекрасный Эстели любит ее? Как могла повестись на сладкие речи, на убеждения в том, что ее длинный нос и покрытое прыщами и мушками сухое лицо кому-то пришлось по вкусу? Глупая женщина поплатилась за свою глупость. Но пусть будет так! Пусть так и остается. Уродина будет работать, будет расширять свой капитал и, возможно, снова отправится на юг, она так давно не путешествовала, а прекрасная женщина будет со своим прекрасным женихом прозябать в нищете, тщетно пытаясь привести в порядок его давно расстроенные дела… Пусть так, пусть так! Жалеть о совершенном все равно не в ее характере. Она выполнила свой долг, придя на помощь умирающей. И должна быть благодарна за то, что не стала женой этого ужасного человека, этого ужасного, бесчестного человека. Да! Все очень хорошо обернулось, очень хорошо для Эрмеры, и ей не больно, нет-нет, ни капельки не больно.
И лишь стоило буре на ее сердце улечься окончательно, лишь стоило ей начать избавлять себя от подвенечного платья, сжигавшего кожу, как в комнату ворвалась Сэрие.
— Пошла вон!
— Умоляю, дайте мне слово! — простонала Сэрие, словно грешница на допросе инквизиции, заламывая руки. — Заклинаю вас, тетушка, дайте слово!
Эрмера встала перед ней и молча кивнула. Что ж! Каждая имеет право объясниться.
— Умоляю, тетушка, постарайтесь мне поверить! Я так этого не хотела, я так не… сперва я думала, что это вежливость, клянусь вам, тетушка! Дайте мне лик Горви, и я поклянусь вам на нем! Я думала, дворяне всегда делают комплименты и обнимают за талию, потом я думала, что это потому, что он мой дядюшка… Если бы я знала, ах, тетушка, если бы я только знала, что он имеет в виду, я бы сразу же… но…
