– Даже не вздумай! Я этого не допущу!– Силуэты в противогазах обернулись на него. Кто-то смотрел с удивлением, кто-то с неожиданностью. Но один взгляд Уэйд определил с невероятной точностью. Глазницы Поляка горели ненавистью и жаждой крови, и ни на секунду не задумываясь, он твердой рукой направил на Уэйда обрез, грубо выматеревшись.
– Чёртовы психопаты! Они мирные, сколько раз мне это повторить!?– Кричал Уэйд, размахивая винтовкой, как знаменем.
– Никчёмный сопляк. Ты до сих пор не понял, что чурбаны тебе мозги запудрили, что они мирные, гражданские.– Капрал говорил тихо. Его рука скользнула к двум висящим на поясе гранатам.– Думаешь ты герой, спаситель невиновных. А гуки просто использовали тебя, чтобы ты как послушная псина им тапки таскал. Ничтожество.– Он прижал гранаты к броне, и схватился пальцами за кольца, язвительно поглядывая сквозь запотевшие линзы на Уэйда. МакКингли молча сверлил Уинтерса глазами, но винтовка холодно следила за Поляком. Манчини грозно лязгнул затвором АК и обратил на себя взор капрала и «магнума» во второй руке Поляка. Манчини матюкнулся на своем родном. Капрал сверлил глазами морпехов, Филипс сдвинул винтовку с плеча в руки, и медленно продолжил, словно змея в траве, ползти к контейнеру, пока не встал как вкопанный, остановленный дзынькнувшей лентой пулеметных патронов. Бен, в своей усталой манере, дрожа, удерживал М60 на весу.
– Как же вы меня достали! Один конченый психопат, другой садист поехавший! И так всю службу! Идите оба на хер, последними кого я убью в этой сраной дыре будете вы!– Его голос дрожал так же, как и пулемёт в руках. Филипс наставил винтовку прямо на Бена. Поляк- на Манчини и Уэйда, Уэйд перевел ее на Поляка, Манчини на Филипса, Бен на капрала.
Напряжение было подобно туго натянутой тетиве, способной разрезать тьму. Воздух казалось затвердел и покрылся твердой, непробиваемой коркой, с которой не могли совладать противогазы. Бывшие сослуживцы полыхали гневом, как месторождения нефти, и фонари им были ни к чему, тьма как будто расступалась перед их силуэтами, боязливо пряча края своей чёрной мантии, предчувствуя грядущую свинцовую бурю, предвидя удушающее, пороховое торнадо….
Эпилог.
Левое плечо и бок сочились кровью из скважин, пробуренных винтовочными пальцами. Серая мгла рябила во влажных окулярах противогаза. Плохо было настолько, что хотелось блевать всем телом. От пальцев ног до макушки. Уэйда очень сильно мутило. Он ощущал себя в трясине, которая безжалостно засасывает его ослабшее, не способное сопротивляться, тело. Глаза его широко раскрыты, лицо застыло в перекошенный гримасе шока и ужаса. Правой рукой он обхватил Манчини, перекинув его левую руку через свою шею. Манчини было очень плохо. Экспансивная пуля револьвера яростно оторвала ему левую часть туловища, от таза до рёбер. Кровь останавливать было бесполезно, слишком обширное повреждение. Другой рукой, несчастный держал свои любопытные, светло-серые, покрытые какой-то красной пленкой, кишки, вываливающиеся наружу. Химический туман отступил и остался далеко в тоннелях, наслаждаясь своими деяниями, но они все ещё были в противогазах, не успев снять их. Хрипы, всхлипы, хлюпанье и чавканье внутренностей прервались тихой, страдальческое просьбой остановится. Уэйд аккуратно как смог усадил Манчини на земляной пол узкого, освещённого только его фонарем, тоннеля.
