Мэтьюз, чья правая сторона лица была покрыта ожогом, словно убывающая луна склонился над телом в сожженной форме сержанта. Мэтьюз рыдал как ребенок, громко всхлипывая от боли, шока и паники. Одержимый неописуемым тремором, он что-то пытался сделать с дымящимся телом, но кажется это были какие нелогичные, нервные судороги.
Лицо Мэтьюза опухло страшными, здоровенными, грязно-зеленными волдырями. А сержант был покрыт ими с ног до головы. Они были вытянутые, словно сигары, округлые, местами слившиеся в одну мерзкую кучу, похожую на шипящую на горячей сковородке воду. На некоторых участках кожа прогорела вместе с мясом вглубь до костей и сквозь них. Можно было увидеть обожжённые, грубо и рвано разрезанные жаром мышцы, сухожилия и обугленные кости. Форма либо сгорела, либо прилипла и слилась с останками. Жетон расплавился и прикипел к груди. Над телом клубился едкий, резкий дым, туманом скрывающим обугленные останки лица. Те мышцы, что пережили натиск жара, бездумно дергались в сильных спазмах, и это дёрганье было видно сквозь сошедшую кусками кожу. Волосы на голове и кожу на ней снесло огненным дыханием, оставив лишь обугленную кость. От носа остался лишь кусок хряща, кое-где проступал череп, густо замазанный кровью. Левая глазница зияла багровой пустотой, а сверху, там где должны быть брови, ее накрыл огромный, как пачка сигарет, омерзительный, сочащийся волдырь. Правый глаз медленно, ало-белесой струёй катился по правой щеке и затекал прямо в прожжённую в ней дыру.
Капрал бессмысленно, с выпученными, пустыми глазами пялился на чадящие останки сержанта, на рыдающего в истерике Мэтьюза. Именно такой взгляд был у Манчини, когда он сверлил им стену. Уинтерс ощутил то же самое, что с ним было в плену. Он вдруг почувствовал беспомощность и обречённость. Силы улетучивалось из него как из пробитой шины, колени то и дело подкашивались, но он продолжал стоять, тупо смотря на происходящее….
Уэйду стало плохо. Его колотила паника и страх. Но все же он любимчик Фортуны. Тот странный «тусклый» эффект никуда не делся. Всех красок и подробностей изуродованного пламенем тела он не видел. Жалость и ужас закипали в нём, он не понимал как совладать с собой. Пошатнувшись, он облокотился на стену, закрыв глаза руками, а каска сдвинулась дальше на голову.
Оставшиеся две пачки бёрнэйда ничем бы не помогли при таких повреждениях. Сержант Бэкон умер спустя ещё минуту спазмов и все надеялись, что он умер не от шока, агонии, боли, а от удушья или кровопотери. Честно, любая смерть была бы гуманнее, чем подобная…. Мэтьюз без устали повторял ту же фразу. Ожог зацепил его лицевые мышцы, оттуда и дефект речи. Андерсон и Филипс пытались дать Мэтьюзу бёрнэйд, но тот яростно и с криком отбивался от них, повторяя ту же фразу . С трудом капрал очнулся от шока, как иногда бывает рано утром, когда надо вставать.
