– Ты к банке даже не притронулся.– Заметил Уэйд, косясь на остывшую, вожделенную ёмкость с едой. Манчини ничего не ответил, казалось он и не услышал.
– Если не будешь, можешь мне отдать.– Все таким же усталым голосом сказал Бен, бессмысленно пялясь во тьму тоннеля. Густое, душное молчание нарушалось лишь звуком работы челюстей двух морпехов. Опустошив банки, бойцы принялись пальцами выуживать рис, прилипший к стенкам, а Бен, не без огонька желания, поглядывал на порцию Манчини, который уставился в одну точку немигающим взглядом. Бен пощёлкал перед его лицом грязными пальцами и спустя секунду Манчини перевел на него безмолвный, пустой взгляд.
– Будешь?– Указывая на банку спросил Бен. После отрицательного мотания сальной головой, Бен вновь погрузился в свое любимое занятие. Уэйд наблюдал за Манчини, вернувшимся к бурению взглядом тонущей во мраке бетонной стены. «Взгляд на тысячу ярдов»– сверкнула догадка в голове МакКингли. В лагере подготовки ходили страшные байки о глазах, потерявших всякий признак сознания и разума. О взгляде, устремлённом за пределы горизонта психики, за пределы человеческой природы. Мол, таким образом мозг пытается прийти в себя от травмирующих воспоминаний, которыми на войне можно завалить Марианскую впадину. Именно так Манчини пялился в никуда. Лицо и тело полностью расслаблены, ничего не дергается и не подаёт признаков жизни. Лишь опустошающий, ледяной взгляд.
Никогда не задумывались, что страшнее любой пытки? Уэйд тоже нет, пока не посмотрел застывшие ручные часы, мертвым грузом повисшие на левом запястье, циферблатом к лицу. Он не замечал, как часто он бросает взгляд на стрелочки и циферки, пока часы не остановились на без десяти двенадцать. Он смотрел на них каждую минуту, забыв что они не работают и страдание началось. Не то чтобы его нынешняя ситуация была пределом мечтаний, но бесконечные караулы, патрули вглубь слепых, дышащих смертью тоннелей слились в одну бесформенную, темную, смердящую массу отчаяния и безысходности. Раньше циферблат хотя бы делил эту массу на отрезки, но теперь оно слилось во едино, забив собой подземелья, словно растущее тесто. И вся эта чавкающая кровью, брызжущая гноем из тропических язв, источающая духоту и гниль черная громада ввергала Уэйда, потерявшего свое единственное оружие против нее, в шок.
Сколько точно минуло времени с момента их спуска в тоннели никто не сказал бы, но что-то внутри измотанно бормотало о полутора месяцах. Рис кончился, Голод и Чума настигли морпехов словно лесной пожар, пожирая каждого по отдельности. У всех без исключения на руках и на ногах проступили мерзкие гноящиеся язвы, блевотно-желтого цвета. Гарднер и Филипс слегли с лихорадкой. Лбы их были настолько горячи, что ещё не много и от них можно раскурить цигарку. Бред, постоянная рвота и остальные прелести инфекции прилагаются. О'Нил на фоне своего ранения в бок то же не спешил выздоравливать и за кампанию подхватил лихорадку. Андерсон мучался мигренью в районе ранения в глаз. Остальные морпехи иссушились, словно мумии из-за пожирающего изнутри мора. Все что попадало в организм, вылетало из него в ту же секунду, поэтому воду пили только рядом с сортиром и если раньше поход в него был просто вершиной мужества, то теперь это смело можно записывать как 13-й подвиг Геракла.
