Тогда он не придал услышанному почти никакого значения, тем более, что перед глазами вспыхнул в подробностях расщепленный очин с куском черного пуха на конце, и ощущение чего-то важного, настораживающее грозного и до боли знакомого…
Рядом продолжало тянуться бескрайнее поле темной воды, с разбросанной местами зеленью плавающей листвы, и редко торчащими тонкими, потемневшими стволами болезненных деревьев, из-за которых нельзя было увидеть линию горизонта. Они выглядели сплошной непроницаемой завесой уже на расстоянии тысячи шагов. Местами, над гладью висели небольшие роящиеся шары мошкары, и было тихо, конечно, не совсем, но звуки были гораздо беднее, чем в Степи и совершенно другие. Основную их массу составляло хлюпанье по хляби собственных шагов, но если попытаться отвлечься от них и вслушиваться в мир вокруг, то через некоторое время собственная поступь становилась практически неразличимым, невыразительным фоном, и тогда снаружи, откуда-то из глубины, угадывалось что-то ворочающееся, покряхтывающее, и какой-то диалог. Временами Чий был готов поверить, что это действительно разговор, и он действительно его слышит.
Говорили двое. Молодой, чуть заметный, переливающийся шепоток. Он был приятным и шелковистым. Он что-то спрашивал, пытался что-то доказать с юношеской наивностью, и сердитый, грубый, утробный бас, который знал, что он старше и мудрее, и кто здесь хозяин. Он резко отвечал что-то, порой даже, нахально и цинично, игнорируя и ставя на место, и тогда шепоток замолкал, а неведомый обладатель властного скрипучего баса тоже молча, нахально смотрел на него в упор, не по-воровски даже – презрительно, поджав губу в ухмылке, он был ему не ровня. Спокойно, как ему подобает и даже не очень зло, давая почувствовать, что тот, кто говорил шепотком, – никто, и ничего не значит. Но тот не мирился, собравшись, он опять что-то быстро спрашивал, приводил новые доводы: Что это? Караванщик бы сказал, что это Старший Брат. Как они его? Спящий в недрах, что Шарухан, когда-то наступил сюда пяткой. В Болоте раздался громкий всплеск от чего-то упавшего, затем резкий птичий крик и звук от частых-частых взмахов крыльев. Чий поднял голову и присмотрелся в сторону крика, ничего необычного видно не было. Он развернулся вперед. Чий шел почти самым крайним, дальше него сзади двигался один Тольнак, и ему были хорошо заметны все семеро впереди: усталые, ссутулившиеся грязные спины, шагали, казалось, нелепо широко, по жиже по другому было нельзя, обычным шагом, было труднее и гораздо медленнее. В поступи чувствовалась усталая заморенность.
