Все время я или лежала, или прогуливалась от стены к стене, собственно, это было четыре шага вперед и четыре шага в обратном направлении.
Иногда пела или разговаривала сама с собой, чтоб не сойти с ума от одиночества и этой гробовой тишины.
Пыталась кричать, звать на помощь.
Никто не пришел.
В определенные промежутки времени под дверью появлялась волосатая рука, она подсовывала кусок хлеба и похлебку, от которой жутко несло кислой капустой, хлеб я съедала, а к тарелке не притрагивалась.
В один из дней я проснулась от жуткого чувства тошноты, я не успела встать, как у меня началась неукротимая рвота.
Я не представляла откуда в моем желудке могло быть столько жидкости, она лилась из меня нескончаемо, буквально потоком извергалась из моего рта и носа.
Я сделала глубокий вдох и, как мне показалось, рвота прекратилась, а тошнота вроде бы отступила, но кислый запах ударил мне в нос и позывы вновь усилились. Я залила все вокруг. Рвота не прекращалась, в глазах у меня потемнело, я потянулась к решетке, и больше я с того момента ничего не помню.
Очнулась я в комнате с желтым потолком. Я лежала на столе совершенно голая, ноги мои были подвешены на простынях и раздвинуты в стороны, между ними горела настольная лампа, немного поодаль, как в пелене, стояли мужчины в белых одеждах, их было шесть, они толкались и кричали друг на друга. О чем шла речь я не могла разобрать, когда я застонала, они разом все умолкли, а один из них, в очках и с полотенцем в руках, выругался и подошел ко мне.
Он навис надо мною всем телом и, выдержав паузу, прошептал:
– Сейчас ты должна думать не только о себе, но и… – он не договорил, выключил лампу и ушел.
Вслед за ним последовали и остальные.
Я попыталась освободить ноги и встать, но у меня не получалось, в руках не было сил, а ноги онемели.
Мне оставалось только лежать и смотреть в потолок, что со мной будет дальше, я не знала.
Когда в комнате внезапно появилась она, у меня возникло безумное чувство радости. Безумное и необъяснимое. Мне захотелось ее обнимать, целовать. Нет, я не тронулась в рассудке. Нет. Я ее узнала, передо мною стоял надзиратель – «Женщина в галифе», но чувство, что она для меня самый родной человечек, не покидало меня.
Потом мною овладел страх, а что, если она сейчас уйдет, а я останусь здесь опять одна. Здесь. Одна.
В какой-то момент я заметила у нее в руках вещи, те, в которых меня и забрали с площади, они истончали знакомые мне запахи, и на миг мне показалось, что это не надзиратель, а моя мама пришла за мной.
