Все, даже Тан, посетили меня, выразили положенные соболезнования. Добрые же друзья мои каждую возможную свободную минуту проводили со мной. Иногда вместе, иногда по отдельности, нисколько не смущаясь и не смущая Хэ, они старались подбодрить и по возможности отвлечь меня. Постепенно дым курений развеялся, я больше ел, меньше сидел, погруженный в странные видения-размышления. Проходила горечь первых дней, я не сердился, никого не обвинял, я смирился.
Все интереснее становились рассказы друзей, все меньше я стыдился самого себя, когда вспоминал Синь, все больше думал о ней.
Через месяц – в этот день Госпожа Мать пересекла Звездную Реку – я вновь отправился в Храм[45]. Это был грустный день, наполненный тихой печалью и надеждой. Мои жертвоприношения и молитвы славили госпожу Ван Юнь, я желал ей отдохновения и покоя в цветущих небесных садах. Ушла госпожа Ван Юнь, не стало моей Госпожи Матери, но ничего не изменилось! – все так же наступал рассвет, зимние тяжелые облака затягивали небо, маленькие серенькие птички испуганно вспархивали с отдыхающего поля. Хэ, смахнув украдкой слезу, продолжала прислуживать мне, мои добрые друзья были поглощены повседневными школьными заботами. Исчез целый мир, прекрасный мир моей Госпожи Матери, а солнце по-прежнему сияло, и люди продолжали свои будничные дела!
Со страхом, с болью, со стыдом все чаще я ловил себя на том, что занятия, друзья все больше и больше вытесняют из моих мыслей, из моей жизни образ Госпожи Матери. И вправду, учиться становилось все интереснее и интереснее.
Прошло то время, когда я с трудом справлялся с бегом, прыжками, борьбой, когда часами, учась сдерживать раздражение и находить удовлетворение во всякой хорошо сделанной работе, выписывал бесконечные знаки, сидя с малышами у низкого столика. Теперь каждый из нашей группы мог выбрать, какое из занятий он хотел бы продолжить: я и непоседливый Хао выбрали счет, Шэнь и Се, у них это получалось очень красиво, продолжали занятия письмом, а И-цзю и Кан решили, что правила поведения – это то, что им больше всего нравится, хотя И-цзю всему на свете предпочел бы занятия музыкой, а Кан готов был с утра до ночи драться, кувыркаться, поднимать тяжести.
Кроме этого, мы обязательно продолжали заниматься физическими упражнениями – они становились все сложнее, требовали большей подготовки тела и духа, не разрешили нам оставить и занятия музыкой, и, как ни странно, каждый из нас научился находить что-то для себя важное и в этих не очень любимых поначалу занятиях.
