– Я?.. – глуповато уставилась Хильде на Эгонна.
– Какая же это мука, если бы вы знали: видеть, что супруг вас ничуть не ценит. Смотреть, как он позорит вас, вашу и нашу семью, покидая свадебный стол, как возвращается с… какой-то чужеземкой, как попирает приличия – как срамит вас! Смотреть и быть не в силах что-либо сделать: у него все права на такое сокровище, как вы, дама Хильде, а я… Ах, как же вы прекрасны. Особенно ваши жгучие очи… что прожигают мое сердце насквозь.
– Мои очи?.. – оторопев и смущаясь, потрогала свои веки Хильде.
– Ох, если бы я мог, то немедля, в тот же миг, пал пред вами на колени, предложил бы вам руку и сердце – всё бы предложил ради вашей руки, – всё, чтобы однажды назвать вас «моя Хильде»… Быть… нет, не господином быть вам, а вашим слугой! Нет – рабом!
– Моим рабом? – ярче зарделись щеки Хильде.
– Но я могу лишь мечтать о подобном рабстве! Никогда я не признался бы вам в своих преступных чувствах, но сил уж нет! Сколько я еще могу терпеть унижения в этом доме и видеть ваши? В смирении я молю о встречах. О, не подумайте дурного: лишь бы видеть вас где-то еще… Мы бы беседовали… О большем я и не мечтаю!
Хильде молчала, краснея и смущенно отводя к окну свои глаза-угольки. Пару минут назад она твердо решила, что утопится в море, раз никому не нужна и никто ее не любит: ни муж, ни семья. Признание в любви от синеокого, прекрасного, как солнечный Феб, Эгонна Гельдора пролилось на ее сердце целительным эликсиром, но что делать и что отвечать она не понимала.
– Быть может, я напишу вам… – тихо ответила девушка.
Донеслись голоса – в гостиную входили мона Фрабвик, Марлена и Магнус.
– Я намерен вскоре удалиться, – шепнул Хильде Эгонн. – И удалюсь я самым счастливым из людей… ведь теперь у меня есть надежда.
Ничего не ответив, Хильде отвернулась к окну, но Эгонн, замечая ее улыбку, понял, что получит и письмо, и всё, что захочет, спустя пару свиданий. «Добиться взаимности от Хильде! От Хильде, воспитанной бабкой в монастырской строгости!» Поздравляя себя с тем, что «дельце» у него заняло три минуты, Эгонн сел на скамью, намереваясь покинуть этот дом сразу после прощания с королевой Маргрэтой. И полагая ночью же вернуться в него вновь.
________________
Хижиной в Меридее презрительно именовали дом без отдельной спальни. В домах небогатых горожан не существовало разделения на мужскую часть дома и женскую, хозяйская спальня была общая. А для аристократов спальня издревле служила комнатой и для сна, и для омовений, и для легкого приема пищи, и для досуга, и для аудиенций. Со временем допускать в опочивальню посетителей-простолюдинов стало считаться неправильным – так появился кабинет, то есть кабина или будка, – в кабинете размещали помпезный трон для хозяина замка, скамью для его приближенных, стол для писаря. Далее у аристократов повелось так: в спальню были вхожи лишь друзья, в мужской гостиной собирались на большой совет, в кабинете секретничали. В женских покоях кабинета не имелось, что являлось понятным: у благонравной меридианки тайных дел от мужа или отца никак не могло возникнуть.
