молока!
Иногда случалось так, что злые люди грозились нас стрелить, правда тетиву, никто не спустил. Поэтому перед закатом, мы часто сходили с дороги и ночевали в чистом поле, боясь торговых обозов с лихоимной охраной. «Боги и прародители, уберегите нас от мерзких лап, разбойного люда, в чьих помыслах порок и желание наживы! – часто вопрошал я. – Избавьте от тех, кто выискивает беззащитных детей и юных девушек, чтобы накинуть ошейник неволи и продать в Агарянское рабство!».
Съестные припасы, какие изначально были припрятаны в нашей лодке, впрочем как и новые, которые нам пожаловали Днестровские родовичи, мы почти проели. В полупустом кузове Глаи, остались только пожитки. Правда в моём коробе, ещё покоилось восемь ржаных лепёшек и немного соли. Железный котелок, огниво, да небольшой топорик и ценный нож из харалужной стали.
Весь скарб в моём заплечном кузове, от чужого взгляда, был заботливо прикрыт нехитрой одёжей. На которой хитрюга Питин, приспособился отдыхать, приподнимая крышку и влезая внутрь. Ещё при нас, была пара берестяных туесов, для сбора ягод и деревянные ложки, а на левом плече, я нёс малый роговой лук и тул с двумя десятками охотничьих стрел. Правда у пяти из них, были стальные наконечники, годные для боя.
Мы приблизились к вратам Вепреграда, когда Хорс небесный правил колесницу на закат и возле Западных врат, припекал беспечных караульных. Кои ещё в поутрось, поснимали жаркие шеломы, да разомлев к обестне, поскидали несносные тигеля. Засим, поскладав бердыши в гурт и срамясь в исподних портах, они укрылись в тени, дожидаясь вечирней смены.
Двое сослуживцев, широкоплечий молодец и дебелый толстяк, сидели на завалинке, расположившись левее распахнутых врат, подле сруба надвратной башни. Тогда как третий караульный, коротал время справа от въезда, притулившись в томной полудрёме на чурбаке. Придерживая на коленях, короткую сулицу.
Растревоженные парубки, недовольно на нас зыркали и тихо переговаривались, а когда мы подошли ближе, то длинный с сулицей, негромко молвил: «Дивитесь други, кто к нам пожаловал! То ли хоробр при луке, то ли чадо неразумное, вместе с няньками?! Ты откель унот, путь держишь? Важного дела ищешь, али от оного лытаешь?».
Вопрошал он благодушно, насмехаясь от тягомотной скуки, да только ять, невзирая на усталость, панибратства не потерпел, а справедливо негодуя, начал браниться. Правда могутный молодец с льняными волосами, меня грубо пербил и пристрастно вызнавая, рассердил пуще прежнего. «
