С вокзала я сразу отправился на снятую родителями квартиру в Строгино. Не спрашивай, где это. У чёрта на куличиках. Но там есть метро. Дома стоят панельные, напоминая костяшки домино, выстроенные в неизвестной схемы лабиринт. Я изрядно поплутал, пока нашёл нужный адрес. Обрушился ливень, и до дома я добрался насквозь промокшим. Дом, кстати, обладал весьма странным видом – высокий, по форме он походил на бумеранг, длинный и изогнутый. Хозяин квартиры встретил меня, отдал ключи. На месяц квартира – моя. Правда, безлюдность меня тяготила. С восемнадцатого этажа я лицезрел почти весь район; меня будто заточили в башню, высоченную, как бы отречённую от почвы.
Центр города. Как бы обходим, объезжаем его об,- если съехать со второй продольной прямо сейчас и устремиться вниз вниз хорошая категория для прибрежных городов когда говорят «вниз» сразу понимают – к воде, к плеску, к тихому звуку, к глади, к ветру, к покою, то мы окажемся на набережной, я спущусь к пирсу и пойду вдоль берега к развалинам, за спиной моей будут подниматься дома и смотреть на противоположный берег безразличными окнами и окна будут восприниматься как сама безразличность знаете это обыкновенный закон оптики с моей стороны слишком много света снаружи очень много света пиздец этот мир и есть свет и любой взгляд изнутри будет безразличием значит стекло будет непрозрачным значит взгляд обозначаемый окном будет тёмным бесстрастным нейтральным безразличным закрытым замкнутым изолированным ебанутым-в-себе Закурю. Чёрт возьми, я закурю. Сяду на цементный блок, один из тех, которыми оковали Волгу, достану сигарету, зажгу её, пламя зажигалки как пародия более жалкая чем какая-либо другая попытка уличить волгоградское солнце в беспощадности, сделаю вдох. Выдох выход Облачко дыма, потом – струйка, чёткая, сизая струйка вонючего дыма. А волны делают – вшых!… вшых!… катают гальку, мелют песок, вода грязная, зеленоватая у самого берега, кусочки тины, но ноги всё равно можно ополоснуть, всё равно жара, всё равно пот ручьями льётся, как будто вода решила отомстить свету, выходя наружу из человека. Маленький скромный бунт воды. Шорох набегающих волн. Словно напев. Очень старая песня, заупокойная, заунывная, ритмичная. Аккомпанемент старой, раздолбанной набережной, которую так и не достроили… нет, это не вода, это мысли текут на глубине, как сходятся, сталкиваются тектонические плиты; а на самом деле это дорога, прямая, бесчувственная дорога, движение в никуда – движение, которое и начала не имеет, оно возникло из воздуха, из ничто, само ничто – это движение, и всё оно изничтожает, и всё оно себе подчиняет, это ведь пространство, простор. Движение в энной степени, подчинившее себе покой – за тем, чтобы самому им сделаться, чтобы иное движение уже было парализовано, увидено, замечено, очерчено, единоличная власть, тотальность покоя, чья структура выпета и вылизана движением. Уже успела пожалеть, что не взяла с собой наушники; или забыла, собирала вещи второпях
