– Тогда держите, у меня яйцо.
– Прекратите гадить на сцену, – прорычал загробный голос, но яйцо, описав правильную параболу, с треском врезалось в верхнюю часть повозки и некрасивым сталактитом «украсило» сцену.
– Промазал, – выдохнула толпа.
– Говоришь, сам с собой? – продолжили спектакль из-под повозки. – Вот тут можно поработать, мозг – это наше поле. Подправить интонацию, да поменять слова местами во внутреннем диалоге – глядишь, и свернул с дороги путешествующий. Еще что есть?
Бесенок замялся: – Есть средний путь.
– Ну, – раздраженно ухнул Хозяин. – С кем еще беседует страждущий нимба над головой?
– С вами, Ваше Злодейшество, – выпалил рогатый служка.
– Да знаешь ли ты, сколькие со мной говорят?! – повысил голос Хозяин. – Смотри в зал, – при этих словах бесенок развернул физиономию к площади. – Все они, до единого! Но нет меж них желающего, хотя бы одного, идти ко святости.
Толпа взорвалась, в повозку полетели уже не продукты, а булыжник, вперемешку с проклятиями и возгласами возмущения.
Хозяин театра, он же исполнитель роли хозяина преисподней, несмотря на габариты и одышку, довольно ловко выскочил из-под колеса, запрыгнул на облучок и, заорав так, что задрожали стекла в домах: – Истинно все мои будете, – огрел хлыстом худющую кобылу, отчего та, встав, как в молодости, на дыбы, рванулась прочь через озверевшую толпу. Хлопанье створок, из которых был «виден мир», стало настоящей овацией, завершившей спектакль.
Иисус, наблюдавший финал со своего «балкона», вспомнив собственные гонения всякий раз, когда говорил людям правду, вынужден был согласиться с неизвестным постановщиком пьесы: для Святого разговор с Богом – краткое и нежное объятие, с самим собой – вечный, не утихающий спор, а с лукавым – древняя забава, бой мешками – кто кого.
Отвернувшись – опустошаешь, отвергнув – убиваешь.
Если вы когда-нибудь, устав от бессмысленных деяний и бесплодных мыслей, приводящих в один и тот же темный, загаженный нечистотами пороков, смердящий миазмами лжи и кишащий червями самости жизненный тупик, наберетесь смелости, быть может, таковая еще осталась после долгих метаний по лабиринтам собственных поисков истины, обратиться к Пустоте, вас ждет (приблизительно, конечно) следующий диалог.
Вы, успокоив внутреннюю болтовню и уткнувшись в стену вышеописанного тупика: – Господи, больше нет сил.
Пустота ответит тишиной, и в ее беззвучии вы ясно различите, нет, не голос, но мысль: «Наконец-то».
