– Здесь не библиотека, мать – твою. Гаси свет, французская потаскушка.
Мария молча гасила свет и ложилась на продавленный матрас своей узенькой железной кровати (роскошество в сравнении с лагерными нарами!), натягивала на голову старое байковое одеяло и мгновенно проваливалась в тяжелый сон.
Книгами ее снабжал беззубый худой старик – Ян Петрович, с удивительно молодыми прозорливыми глазами, отсидевший в лагерях Колымы 10 лет за измену Родине. «Куда мне ехать, здесь и подохну. Похоронят в общей могиле с такими же, как и я – «бездомными», – говорил он Марии. Из-за слабого здоровья и преклонных лет его определили в местную библиотеку – выдавать книги три раза в неделю в вечернее время. Старик до войны жил в Западной Украине, имел большое хозяйство, трех малолетних сыновей и красавицу жену. С приходом немцев стал с ними сотрудничать, ну а после прихода «советов» был сослан на Колыму, где и отсидел в лагерях ГУЛАГа положенный срок. Писем с материка он не получал, да и сам не писал никому. Жил старик замкнуто, друзей не имел, но Марии явно симпатизировал.
– Красивая ты девка, Мария. В свое время, ох, как бы я за тобой приударил, не отвертелась бы, милая, от меня! – при каждой встрече говорил ей старик.
Мария в ответ только слегка иронично улыбалась и опускала глаза. Но не только старик отмечал красоту молодой женщины. На стройке случайно увидел тонконогую стройную красавицу инженер строящегося аэропорта. Это был видный статный мужчина лет под сорок. Высокий выпуклый лоб с залысинами, прямой нос, крупные губы над твердым подбородком, статный, он никогда не испытывающий недостатка женского внимания. Мария привлекла его не столько своей красотой, а какой-то отрешенностью во взгляде, необычайной женственностью, сквозившей в каждом ее движении и позе, которую невозможно было скрыть ни под грубыми кирзовыми сапогами, ни под бесформенной ватной фуфайкой.
Дмитрий Иванович, так звали инженера, привел ее в свою комнату в таком же бараке, в какой жила Мария, но более чистом и теплом. В тот же вечер она осталась у него. О любви Дмитрий Иванович никогда ей не говорил, но то, что восхищался ее внешностью и жалел за выпавшие на ее долю страдания, не вызывало у Марии сомнений. А что это, если не любовь? О себе она почти не рассказывала, так, несколько зарисовок из жизни в Германии. О фрау. Когда же он ее спрашивал о Жане, она сразу замыкалась, лицо каменело, и только одна эмоция еще долго отражалась на ее красивом лице – отчуждение.
