Андрей открыл глаза. Грязный подвал, коптил невесть откуда-то появившийся огарок, дававший совсем мало света. Вместе с Коркошко осторожно выбрались из подвала искать патроны.
Спустя сутки Андрей Лаутеншлегер вывел остатки роты к своим. Его встретил пьяненький капитан в немецкой рогатой каске. Андрей, хоть и держался из последних сил, позавидовал капитану. Ему бы такую каску, как-никак тевтонская кровь еще бурлила в нем, но чином не вышел. Придется ходить в своей, родной, к которой привык, но, тем не менее, попросил:
– Тащ капитан, дайте вашу каску примерить.
Капитан с любопытством воззрился на него:
– С чего это я должен давать тебе каску?
– Я немец.
– Ух, ты, – удивился капитан. – Всякие у меня были, но немцев еще не было. Чем докажешь, что немец?
– У меня фамилия немецкая – Лаутеншлегер.
– Уважительная причина, – капитан, помедлив, снял каску и передал её Андрею. Он одел на голову и покрутил головой в поисках зеркала.
– В доме есть зеркало, – подсказал капитан.
Андрей нашел в доме разбитое зеркало. В осколке на него смотрело перепачканное грязью и копотью осунувшееся лицо с запавшими глазами и выдавшимися вперед скулами. Юношеская пухлость щек исчезла. Он с трудом себя узнал. Такие лица немецких солдат он видел на зимних фотографиях 42-43 годов. Белокурые бестии устали воевать. Он без сожаления снял каску и отдал её капитану.
Он сжал голову руками и стал раскачиваться на табуретке. Кажется, боль стала отступать. Он решил продолжить готовить, но тут, как чертик из табакерки, выскочила Людмила-Людмилка-Людмилочка, его последняя любовь. Андрей простил её, хоть и наговорила она много обидного, но не со зла, Симпета заставила. Людмилка не такая, она хорошая, он предложит её уйти на квартиру, чтобы не жить с тещинькой.
Он протянул руки к Людмилке, иди ко мне, моя родная, я тебя люблю. Мне сейчас нехорошо, извини, выпил, но с кем не бывает. Сожительница, ловко увернувшись, её красивое лицо стало злым и удивительно похожим на лицо тещиньки, и хлестнула его по щеке. Черт, правду говорят, яблоня от яблоньки недалеко падает. Людмилка стала кричать на него:
– Как ты посмел, гад! Как ты посмел! Ты чуть не убил мою мать!
Её грудь бурно вздымалась, и у него мелькнула мысль, что такой Людмилочку еще не видел. Его охватило сильное возбуждение, еще миг, он бы сгреб её в охапку и завалил на диван, но сожительница, отскочила к двери и опять закричала:
– Ты едва не убил мать! Понимаешь, мою мать! Видеть тебя не хочу! Убирайся отсюда! Немедленно!
