А я все смеялась. Словно застряв в своих двадцати пяти, когда только пришла в авиацию, безумно радуясь каждому рейсу.
Эти годы пролетели так быстро!
И что у меня есть?
Что у меня в будущем?
И зачем мне это будущее? Без него?
– Ну и зря! А Вадик злится, что ты скрывала свои связи!
– Какие связи?
Я проворачиваюсь, сажусь на кровати.
Напарница смотрит, дует губы.
– Сама знаешь. Не просто так Алексеич вокруг тебя прыгает. Ходят слухи, его так натянули, что как только не порвался, бедный.
– Из-за чего? – все еще не догоняю я.
– Из-за тебя конкретно.
– Да почему из-за меня? Откуда взяли?
– Да все в курсе, что твой мужик надавил на гендира, а тот и выписал Алексеичу. Чтоб тебя не трогали и перевели в инструкторы. Слушай… – она мягко дотрагивается до моей ладони, – а может… Может и для меня место будет, а? Наверняка там есть…
– Я не знаю, про что ты.
Я отворачиваюсь, и не слушая обиженного бубнежа о всяких возомнивших, лихорадочно разглядываю стену напротив.
Все происходящее складывается в паззл.
Алексеич, Вадик… Предложение работы.
То есть, Витя. Подсуетился.
Я стараюсь разозлиться. Очень стараюсь. По идее, должна бы, да. Потому что… Ну какого черта? Ну вот что это такое? Надавил он на кого-то там! А как же репутация моя? А как же…
Но разозлиться не получается. Только слезы текут по лицу, капают на подушку.
Потому что впервые в жизни я чувствую себя… Под защитой. Не просто под защитой, а за каменной стеной. И это так приятно, оказывается.
А еще приятней то, что это не просто защита. Это – забота.
А значит…
Значит, «Три звезды», по своему обыкновению, дает мне свободу выбора. Но намекает, что никуда не отпустит в любом случае.
И от этого неожиданно тепло. Горячо. Сладко.
Я давлюсь слезами, смотрю на номер телефона, но не набираю.
Не сейчас. Потом.
Когда успокоюсь. Не надо ему меня в такой состоянии… И так… Истеричка, боже мой… Дура какая…
Из всего этого бреда только одно меня тревожит. Не просто тревожит. В ужас приводит. Мысль, что это все, эта забота… Прощальный подарок.
Только эта мысль не позволяет мне набрать ему на следующее утро.
Потому что, если в самом деле прощальный подарок… Пусть лично скажет.
Вот приеду к нему, посмотрю в глаза…
Пусть скажет.
Я понимаю, что никуда не поеду, когда вижу среди толпы встречающих невысокую худощавую фигуру.
Сразу все звуки пропадают. Иду, как в море, сквозь волну.
Витя стоит, чуть в стороне.
Смотрит. Внимательно и… Настороженно. Словно ждет подвоха. Чего угодно от меня, идиотки сумасшедшей, ждет.
