Я смотрел в окно и думал, что вернусь домой не раньше полуночи. Наверное, это и к лучшему. У меня не останется времени на пустые раздумья и самобичевание. Мне хотелось окунуться в работу, забыть об операции, о том, что теперь я непонятное что-то. Я вздохнула и поправила себя снова. Как же мне сложно привыкать к мысли, от которой воротит с души. Да за двенадцать лет… я откинул от себя дурные мысли, иначе снова скачусь в омут, а его нужно оставить на вечер.
Уехать я смог только через два часа, когда приехали остальные герцоги с приставкой ди, посмеялись надо мной и смогли утрясти все формальности. Как я и предполагал из принца едва не вытрясли душу, требуя сохранить привилегии. Якоб как самый умный потребовал зафиксировать всё на бумаге. Максимилиан вздыхал, косился на Саймана и Якоба, а ещё постоянно посматривал на меня. Я молчал, а в глазах принца читалось одно, он мне это молчание ещё припомнит.
«Случайно» найденный документ к кардиналу пришлось нести мне. Правитель духовной сферы у нас мужчина без возраста. Правит своими подданными он уже давно, и слово этого мужчины весьма ценится в Шунии. Он принял меня в своём кабинете. У святого Бруния — так звучало его имя и титул одновременно — не было ни богатых одежд, ни золочёной рясы. Большую часть денег церковники отдавали бедным и содержали бесплатные школы для бедноты. У меня закрались сомнения в том, что церковь не участвует в продаже детей, но озвучивать это я не стал.
Бруний махнул мне рукой и предложил сесть в ближайшее кресло.
— Пришли спасти блудного принца, — с насмешкой сказал он, забирая от меня бумагу.
— Не понимаю, о чём вы говорите, — сказал я. — Бумагу нашёл наследник и попросил меня отдать её вам. Всё же через месяц коронация.
Кардинал усмехнулся и прочитал бумагу, а потом посмотрел на меня внимательно.
— Знаете, Георг, а ведь я хотел быть скрипачом. Я и сейчас иногда беру в руки скрипку.
Он встал и достал инструмент из шкафа.
— Эту красавицу я купил на сэкономленные на желудке деньги. Она не дорогая и не ценная, но для меня он первая подруга.
Кардинал начал играть. Я слышал эту мелодию. Вроде бы она из какой-то слезливой оперы, над которой все посмеивались, но в руках кардинала она стала удивительной. Мне показалось, что меня поцеловала мама. Кто-то коснулся рукой и сказал:
— Ты можешь это пережить. Мы можем это пережить.
Я едва не заплакал. Кардинал смотрел на меня внимательно и улыбался, но не злорадно, а тепло и ласково. Когда мелодия отыграла, он положил скрипку и сказал:
