Песок сквозь пальцы | страница 95



Это было просто невыносимо – обнимать её и слушать эти слова, понимая, как хрупок и недолговечен этот мир, что они создали за эти несколько дней, понимая, что нет легкости расставания, нет простого выхода, что заплатить придется, и ему ещё неизвестна цена, потому что – сколько стоит душа? Сколько стоят две души, что начали срастаться вместе, как сиамские близнецы, в утробе этой странной матери, приютившей их на пару недель?

Он задохнулся, с силой втянул воздух, она приподняла голову, взглянула на него, тронула губами его губы, скользнула вниз, к его груди, животу, он закрыл глаза, нащупал ее плечи…

«Каждый день даст тебе десять новых забот, / И каждая ночь принесет по морщине. / Где ты была, когда строился плот / Для тебя и для всех, кто дрейфует на льдине?»


…После душа они наспех позавтракали остатками, махнули рукой юной польской паре, только покинувшей свой номер («Сашко, мы не были слишком громкими вчера и сегодня? А то эта девочка так испуганно смотрела на нас…»), сдали номер горничной, подошедшей ровно в двенадцать, вынесли велосипеды на тротуар… Он окинул взглядом дом, бассейн, блестевший на солнце через забор, махнул ей: «Поехали!» И закружили на спусках по улочкам и кольцам Эйлата, в сторону южного пляжа.


…В этот день жара стояла градусов под тридцать, и они торчали в воде чуть ли не все время, пока солнце не побежало к своему западу, спрятавшись за пустынные эйлатские горы. Тогда они, сполоснувшись в местном душе, стали неспешно собираться. Он вытряхнул из своего рюкзака ненадёванный ни разу сетчатый камуфляж, который Богомила тут же конфисковала и надела на себя («О, Сашко, дай чистенькое поносить! Классная расцветочка!»), сложил все аккуратно, как в первый день, кинул поверх вещей остатки еды, вспоминая ту гору продуктов, что загрузил вначале путешествия. Все эти сборы как-то приободрили его, да и все остальные повеселели. Он подумал, что три дня отдыха для такого напряженного путешествия, как у них было, – это слишком расслабляющая роскошь. Только сейчас оценил он, как не хватало ему все эти дни смены впечатлений, мелькающих гор и пальм, дороги, ложащейся под колеса бесконечной серой лентой, даже вздыбившихся подъемов, куда он пешком вкатывал свой велосипед, даже жутких серпантинов-спусков, на которых он боялся остаться без тормозов, и уж, конечно – фигурки, которая едет перед ним, держит ровно спину и крутит, крутит, крутит свои педали, давая ему возможность рассматривать ее, иногда поворачивающуюся к нему в своих смешных стрекозьих очках, машущую ему длинной гибкой рукой: «Эй, раша, гоу, гоу!». Делиться батончиком халвы или мюсли, касаться разгоряченным плечом в минутку краткого отдыха в тени скалы, обедать из одной посуды, ждать вечернего ветра, который заглушает все звуки из их палатки, просыпаться за полчаса до подъема, чтобы успеть ухватить еще один маленький кусочек радости нового дня – всего этого ему не хватало, и все это уже больше их не ждет.