Услужливая память выудила из закромов фразу, которой эта повесть заканчивалась: «И казалось, что еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается».
Эта фраза больно резанула по сердцу и одновременно разозлила его: «Что начинается? О чем ты, Александр Иваныч? Вон, даже девочка-девятиклассница понимает всю бессмысленность и безжизненность твоего курортного романа. Так скажи уже себе четко это и отпусти Богомилу!»
Он выдохнул, достал телефон, переведенный в авиарежим, кликнул вайбер, нашел ее контакт… Палец завис над клавиатурой, потом стал набирать слова. Он набирал и не верил, что делает это, что пишет все это ей, за которой готов был совсем недавно сорваться в далекий и неизвестный Киев, наплевав на все, набирал и боролся с искушением стереть все это и заплакать от тоски, но набирал, набирал, набирал, зло тыкая пальцем в черные буковки в смартфоне.
«Богомила, последний час в самолёте. Отправлю это сообщение уже когда буду садиться в Москве. И в эти четыре часа полёта, думая о нас, я понял, что должен сказать тебе это. Может, это прозвучит пошло, но что ж. Мы не должны питать иллюзий, если хотим сохранить хоть что-то. Никаких фантазий и иллюзий. Тогда и у тебя, и у меня будет будущее. А мне больше всего хотелось бы, чтобы у тебя все было. Не то, что сейчас с Семеном, даже не то, что со мной. Не ходи по кругу. Все будет, если ты соскочишь с этого круга. Тогда есть будущее и у нас с тобой. Не такое, как мы может, втайне представляли. И Сибирь, и Украина, и что-то еще могут быть и будут, может, не такие, как мы думали. Не будем загонять себя в тупик. Продолжать жить и двигаться – только в этом будущее. Может, ты не эти слова хотела бы услышать от меня, но это честно. Я ничего этого не хотел бы тебе писать и говорить, но я должен. Иначе получится, что мы обманываем самих себя. А я не хочу этого. Тем более обманывать как-то тебя. Прости меня, если это письмо тебя чем-то оскорбит или обидит. И поверь – не было никакой фальши. И не хочу, чтоб было. Хочу обнять и не хочу иллюзий – вот так оно и будет дальше… Ни в чем не раскаиваюсь. И – я рядом, настолько, насколько позволяют наши пространства, спасибо интернету»
Он задремал, обессиленный этим письмом, держа телефон в руке, когда, спустя немного времени, объявили, что снижение завершено и под ними – Москва. Он сдвинул виртуальную кнопку авиарежима, увидел сеть и нажал отправку. Москва стелилась внизу огнями в иллюминаторе, куда смотрел семитский сосед, и девочка справа от него, а он сидел, ни жив ни мертв, слушая голос в своей голове, голос, так похожий на его, и так не похожий: «Там, в Израиле, ты предал семью, но получил взамен любовь. Да, любовь, ведь это же ты просил у Стены Плача? А теперь, предавая любовь, полученную такой ценой, с чем остаешься ты?»
