— И что же ты думаешь?
Андреа лишь передернул плечами.
— Понятия не имею.
— Может быть, не пойти?
— Может быть... Но это будет по крайней мере невежливо,— ответил Андреа.
С минуту помедлив, Эдера сказала:
— Тогда, наверное, есть смысл сослаться на какую-нибудь уважительную причину...
— Например?
— Ну, например — на занятость или на болезнь,— ответила та.
Отрицательно покачав головой, Андреа категорично произнес:
— Не пойдет.
— Почему? — поинтересовалась Эдера, поправляя прическу.
— Никогда нельзя ссылаться на такие вещи,— ответил Андреа.
— А то действительно заболеешь?
— Совершенно верно.
— А ты что-то в последнее время стал очень суеверен,— заметила Эдера.
Андреа только промолчал в ответ.
Эдера, налив себе еще чаю, вопросительно посмотрела на мужа и поинтересовалась:
— Ну, так что?
— В смысле?
— Налить и тебе?
Андреа улыбнулся.
— А-а-а, ты об этом...
— Да, дорогой... Так налить?
Он немного помедлил, после чего сказал:
— Пожалуй...
Когда чай был налит, Андреа произнес:
— Знаешь что — я думаю, что нам все-таки не стоит принимать это приглашение.
— Вот как?
— Да.
— Но почему?
— Просто я боюсь оказаться в смешном и глупом положении.— ответил Андреа.
Эдера наморщила лоб.
— Знаешь что, — сказала она в ответ, — а ты, пожалуй, и прав...
В то воскресенье утро было чистое и ясное — ни единого облачка на небе.
Среди коричневых и красных черепичных крыш, благоухавших ни с чем несравнимыми ароматами, в зыбкой ясности рассвета возникали улицы Виареджо.
По сути дела, Виареджо можно было назвать городком разве что с натяжкой: скорее, это была очень большая, очень разросшаяся деревня — и по внешнему облику, и, что самое главное — по укладу жизни. Неширокая главная улица, мощеная булыжником, облупленные двух и трехэтажные дома вдоль нес, сложенные из местного дикого камня, вечная грязь и мусор — такую невеселую, неприглядную картину можно наблюдать практически в любом небольшом городке не только на Юге Италии, где-нибудь в районе Брундизия или на Сицилии, но и тут, в благодатной и во всех отношениях благополучной Тоскане...
Мулы, пикапы и грузовые мотороллеры уже развозили по домам и магазинчикам парное молоко: животные неслись во всю прыть, позвякивая ручками бидонов, их облезлые бока хлестал кнут небритого, тяжело дышавшего погонщика.
На углу грязного бедного квартала, расположенного в двух шагах от центра, доили коров; богатые — по местным меркам, конечно, покупатели сами с утра могли выбрать корову и подоить ее собственноручно, искусно двигая стаканами, чтобы получилось больше молока и меньше пены.
