Я потираю виски.
Михаил закидывает ногу на ногу и складывает руки на груди, кутаясь в плащ, от чего становится похож на барыгу, скрывающего под одеждой товар. Истина где-то рядом. Спрятана под песком. Нужно пойти на пляж и откопать её с помощью лопаты, которую может продать только Михаил.
Я пытаюсь удержать руки на месте, потому что они противятся мне. Страшное, невыносимое желание почесаться мучит меня. Зуд нарастает и проникает под кожу, жжет мои кости.
Михаил говорит:
– Мы все спим и видим один и тот же сон постоянно. Он будто вирус, проникает по общей сети в каждый прибор. Червь засел глубоко, да так, что иглой не достанешь. Маленький, вредоносный сценарий, способный создавать копии самого себя, пожирая зеттабайты программного кода. Мерзость гниет. Мерзость плодится. Мерзость заменяет нейронные связи в твоей голове.
Я молчу.
Я жду, когда мои руки меня победят.
И сую их в карман, а они достаются обратно. Снова лезут в карман и снова обратно.
Михаил говорит:
– Ты должен меня подключить. Я хочу увидеть все изнутри.
Я чешу лицо, локти, грудь, чешу плечи, уши, голову, нос, проверяю зубы во рту, щупаю десны. Делаю всё это по кругу несколько раз. Снова и снова, будто сломался. Другая личность внутри меня близка к пробужденью. Осталось немного и я перестану быть этим и стану кем-то еще.
Я открываю упаковку рисперидона и высыпаю кучу таблеток на стол. Вот мой обряд причащения. Тело господне. Кровь и плоть. Я принимаю лекарство и в предвкушении откровения закрываю глаза. Нет ничего передо мной. Только тьма. Она была в самом начале. Она будет в конце.
Михаил ложится на пол.
Он улыбается.
Ему все это в кайф.
Он верит, что там, внутри Радость-17, прячется Бог.
Я прикрепляю силиконовые электроды Михаилу на голову и грудь. Пластины пахнут грязью и потом. Эта вонь никуда не исчезнет. Она будет здесь еще много лет.
Радость-17 загорается красным светом.
Михаил засыпает.
1
Иван мало что помнит о мире.
Нет ничего кроме волн, кроме боли.
Боль и есть океан.
Когда наступает прилив, он ныряет на глубину. Царящая всюду тьма приносит ему облегчение. Он не знает кто он и больше не хочет узнать. Это прыжок в неизвестность. Погружаясь в пучину, он думает о том, что лучше умереть, чем жить словно механизм, замкнувшись в себе.
С каждым метром темнота надвигается ближе и в ней появляются странные звуки, будто айсберги скребут по дну океана. Иван пытается совладать со своим страхом, сосредоточившись на погружении, но вновь и вновь слышит неразборчивый шепот:
