В метро размышления Кременцовой сделались неразборчивыми и вялыми. До Кузнецкого она ехала сидя, до Юго-Западной – стоя. Поднялась злющая. Возле выхода толпа баб пыталась продать цветы. Сунув в рожу самой противной из них своё удостоверение вместо денег, оставленных во вчерашней юбочке, Кременцова выбрала десять роз. Заодно спросила, на чём доехать до Востряковского кладбища. Ей назвали номер автобуса. Ждать его пришлось пятнадцать минут, поэтому Юля опять замёрзла и опоздала к началу заупокойной службы.
– А где платок-то твой, милая? – преградила ей путь в дверях кладбищенской церкви бабка, чем-то похожая на ограбленную цветочницу, – здесь тебе не публичный дом! Это божий храм! Совсем опаскудилась! Без платка в храм прётся! А ну, пошла, пошла вон отсюда! Зараза!
Юля опешила. Она видела Алексея Григорьевича в гробу, видела друзей и коллег, стоявших со свечками возле гроба, слышала пение, возносящее помыслы выше звёзд, однако всё это было заслонено от неё какой-то беззубой пастью, тявкающей ей прямо в лицо что-то непонятное про какой-то платок. На подмогу ей пришёл Бровкин. Что-то шепнув жене, стоявшей с ним рядом, он подошёл к старухе и объяснил, что Юля – не замужем.
– Ну, так что ж, что не замужем? – захлебнулась визгом старуха, получив некоторую поддержку со стороны ещё трёх, – говорю – не ходят в храм без платка! Не ходят! Вон, посмотри – пречистая Богородица на иконе и та в платочке! А эта дрянь без платка припёрлась! Паскудство это! Я говорю, не место ей в церкви нашей, апостольской!
– Богородице – тоже, – сказала Юля, и, оттолкнув заткнувшуюся старуху, приблизилась к Богородице. С полуметра всмотрелась в её глаза. Семнадцатилетняя мать Христа смотрела с печалью – более неутешной, чем материнская. Видимо, она знала, сколько людей будет перебито, замучено, сожжено и ослеплено во имя того, кого она прижимала к своей груди. А вот младенец-Христос смотрел озадаченно. Мир, должно быть, предстал ему не таким, каким представлялся с облака. Не иначе, всё оказалось ещё во много раз мельче.
Сообщив Юле, что отпевание скоро уж завершится, Кирилл подвёл её к гробу. Дал ей свечу. У гроба стояло человек сорок, и столько же – чуть подальше. Юля узнала весь руководящий состав Московской прокуратуры и двух медийных красавиц из Генеральной. Она увидела всех своих, от Инны Сергеевны и Егора Семёновича до уборщицы Таньки и секретарши Машки. Был и Андрюшка. Был и Перинский, уже вдрызг пьяный. Был Николай Петрович – тот самый следователь, которым Юля пугала в больнице Аньку. Почти все женщины плакали.
