– Нет, это не чудится. Я в овраге рисую госпожу Лизу. Но не посмел я просить её пять дней кряду передо мной сидеть истуканом! Попросил Настеньку. Ведь лицо-то у них – одно. А волосы и глаза я решил перерисовать как-нибудь потом, чтоб Настеньку не обидеть. Ведь она думает, что её рисую!
– Да как посмел ты? – вдруг перебила Лиза, ударив об стол ладонью, – как ты посмел меня рисовать? Кто тебе позволил?
Так угрожающе прозвучал её голосок, похожий на треньканье колокольчика, что никто не заметил, как Настя встала и выбежала из хаты. Даже на скрип распахнутой ею двери не обернулись. Ивась налил себе пива в ковш. Отхлебнув, сказал:
– Прости его, панночка! Сердцу ведь не прикажешь.
Маришка хмыкнула. Лиза, залившись краской, пролепетала сбивчиво:
– Сердцу? Какому сердцу? Не понимаю!
– Он полюбил тебя, госпожа! Да так полюбил, что готов был жизни себя лишить. Ведь не можно конюху говорить своей госпоже, что он её любит, не можно даже смотреть на неё подолгу – вот и решил он намалевать тебя на доске, как Деву Марию, чтоб говорить с тобою, и руки твои прекрасные целовать, и слёзы над тобой лить во все дни и ночи! Так ведь, Грицко?
Грицко – весь красный, как рак, молчал, глядя в пол. Хранила безмолвие и Ясина в своём углу. У бедной Ребекки всё колыхалось перед глазами. Ей было муторно. Растянувшись на лавке, она уснула.
– А выходи за него, сестра! – вскричала Маришка, фыркая, как свинья над кормом, – отца не бойся! Увидит внуков – растает!
– А кто венчать-то нас будет? – спросила Лиза, также развеселившись вдруг.
– Кто венчать вас будет? Да любой поп хоть в Киеве, хоть в Чернигове за полштофа водки не то что панночку с конюхом – мать родную с чёртом окрутит! Бери его, говорю! Смотри, какой он пригожий!
Лиза, смеясь, состроила Грицку глазки.
– А на черта мне его пригожесть? Не девка он, я – не хлопец! Вот поглядеть бы, что у него в штанах…
– А вот поглядим!
С этими словами Маришка встала, намереваясь идти к Грицку. Но уж тут Ясина подала голос:
– Ивась, Ивась! Если будет грех, пан меня за косы подвесит, тебя – сам знаешь, за что! Успокой их, быстро!
Ивась вскочил, преградил дорогу Маришке.
– Панночка, сядь! Грицко, пошёл вон из хаты!
– Кто ты такой, чтоб мною повелевать? – рявкнула Маришка и замахнулась ударить конюха. Но ивась отбежал от неё. Он хорошо знал, что обе дочери сотника любят драться и могут бить очень больно, а также и за вихры таскать. Маришка не стала за ним гоняться. Она свела с ним счёты метким плевком, после чего крикнула:
