– А скрипка, папенька! Как же скрипка? Ты ж обещал найти мне умельца!
– Да и нашёл! – спохватился сотник, очень обрадованный таким поворотом дела, – в Киеве живёт жид, задолжавший мне восемьсот червонцев. Но денег этих у него нет и долго не будет. Зато у него есть дочь, которая хорошо умеет играть на скрипке. Её этому учили в немецких землях. На днях Дорош и Явтух тебе её привезут со скрипкою. Она будет учить тебя.
– Ой, как хорошо! – закричала Лиза истошным голосом, и, вскочив, радостно повисла на шее сотника. Тот со смехом расцеловал её. Поглядев на них исподлобья, Ясина тихо ушла.
Попрощавшись с Лизой, пан подсел к старшей дочери и сказал ей несколько нежных слов. Потом они втроём вышли. Перед крыльцом собрался весь хутор. Тридцать отчаянных казаков, коим предстояло ехать с сотником в Киев, а затем в Крым, сидели на лошадях. Вокруг них толпились бабы и дети. Многие бабы плакали. В конце хутора также громко печалился поросёнок. Тучные, седоусые казаки стояли отдельно, пренебрежительно обсуждая справу молодых всадников. Сотнику подвели белого коня. Ещё раз перецеловав дочерей, пан вдел ногу в стремя, которое придержала ему Ясина, вскочил в седло, дал шпоры коню, и лихой отряд, подняв пыль до неба, поскакал вверх по склону горы. За ней была киевская дорога.
Не для того согласилась Ребекка ехать на хутор к сотнику, чтоб спасти своего отца, погрязшего в долге, а потому, что ей было страшно в Киеве оставаться – могли сыскать, а бегать по всему свету от злых мужей и любовников ужас как надоело. Последним мужем её был шляхтич, конезаводчик из Кракова. К ним на свадьбу съехалась знать со всех концов города и предместий. Конезаводчик очень гордился своей молодой женой древнего испанского рода. Ну, а какого ещё? Она, оказалось, была не дура повеселиться. Желая ей угодить, он ежеминутно орал с ней вместе гостям своим, что они ему нанесут обиду жестокую, если будут так мало пить, и слугам орал, чтоб чаши и кубки не пустовали. К ночи все спали: кто во дворе, меж карет и бричек, кто за столами, а кое-кто – и под ними. Проснувшись утречком, шляхтичи с полупьяным великодушием объявили плачущим жёнам, что купят им бриллианты ещё подороже тех, которые ночью куда-то сгинули с их запястий, пальчиков, шей и ушек. Конезаводчику, правда, пришлось наслушаться от них ругани, но в ответ он мог только пожать плечами и объявить себя пострадавшим больше других, поскольку пропали не только все бриллианты его жены древнего испанского рода, но и сама жена вместе с ними сгинула без следа.
